Совсем не Аполлон | страница 64
Будильник показывал без четверти шесть. Вечер, сообразила я. Я стала медленно вспоминать, что произошло, снова испытывая странное чувство одновременного присутствия и отсутствия. Присутствия в отсутствии. Отсутствия в присутствии.
В горле першило, во рту пересохло, хотелось воды, и тут на пороге возник папа. Он казался спокойным, смотрел серьезно, но ласково. Лицо было чуть усталым, чуть встревоженным. Но он улыбнулся мне, осторожно и немного печально.
— Ты как?
Я открыла рот для ответа, но вышел только хрип. Я откашлялась.
— Пить хочется, — выговорила я.
— Принести воды?
Я кивнула. В моей комнате было почти совсем темно, даже рождественская звезда не горела. На дисплее музыкального центра слабо светились зеленые цифры. Через приоткрытую дверь в комнату проникало немного света из прихожей, вот и все. Я лежала во мраке и казалась себе маленькой и больной. А какой я была на самом деле? Взрослой и здоровой?
— Хочешь газировки?
Папа держал в руке стакан. Протянул его мне, присел в изножье кровати.
Сладкий напиток зашипел во рту, оживляя пузырьками приглушенную медлительность, царящую вокруг. Было совсем тихо, только шипение в стакане и еле слышное бормотание радио на кухне.
— Где мама?
Папа серьезно посмотрел на меня:
— Она приняла таблетку.
Внутри пробежал холодок, в животе и кончиках пальцев что-то заныло. Я уставилась на свои руки, державшие стакан.
— Успокоительную.
Ясно, что не обезболивающую. Я не знала, что у нас водятся такие таблетки. Теперь узнала. И стала понимать, что они понадобились не впервые.
— Я давно считал, что мы должны рассказать тебе об этом. Но мама не хотела.
Я покосилась на него. Он смотрел в окно, куда-то вдаль. Мысленно вглядывался в какую-то жизнь, которая протекала рядом с моей и о которой я не догадывалась.
— Она спрятала это в себе. Глубоко внутри. Она и со мной об этом почти не говорила.
Тайны. Откровения. Ужасы. Может быть, и радости. Все это принадлежало только им двоим. Теперь и я заглянула туда. Было как-то неловко, как будто я подглядывала. Мне хотелось отстраниться, чтобы больше ничего не знать, чтобы вообще ничего не знать. Под одеялом было темно и тихо, спокойно и тепло. Так мало воздуха и никакого ветра. Меня подташнивало, я хотела отпить еще пузырящегося напитка, но стакан показался ужасно тяжелым. Все-таки у папы усталый вид.
Вообще-то мне больше ничего не хотелось. Но оставалась одна вещь, которую мне нужно было знать, чтобы все не прошло впустую. Я сделала глубокий вдох, наперед зная, что голос сорвется: