— Мамочка-мамусенька! — передразнил я, дождавшись, когда Марк закроет за собой дверь.
— Я прошу тебя… — зашипел Марк, как кошка на собаку.
Казалось, еще одно слово — и он располосует мне лицо. Испытывать сыновние чувства мне тут же расхотелось. Лучше бы баиньки. Зевая, я начал нехотя складывать грязные тарелки стопкой, одновременно думая о том, не закатить ли мне Кирычу истерику. Но потом я вспомнил, кто был автором царского ужина и смягчился. Так и быть, пусть отдыхает.
Кирыч пялится в свою рюмку, на дне которого плескались винные остатки и, видимо, с сожалением думал о том, что вечер закончился, вино тоже, надо идти спать, завтра — на работу и так до гробовой доски.
— Марк! — послышался голос Анны Ивановны.
Марк вздрогнул.
«Куда мы картинку девали?» — испугался я, но тут же успокоился: двух атлетов, слившихся в поцелуе, мы сослали за шкаф.
— Что это? — спросила Анна Ивановна, появляясь перед нами.
В руках она держала кусок переливающейся материи. «Начинается!» — звякнуло в моей голове.
В этом сильно декольтированном платье из серебристого люрекса Марк иногда блистает на домашних вечеринках «для своих». Он подкладывает в лиф шарики с водой, напяливает черный парик и в образе «фамм-фаталь» открывает рот под Эдит Пиаф. Его номер имеет у гостей бешеный успех. Особенно, если от полноты чувств Марк слишком сильно стискивает руками фальшивую грудь и шарики лопаются.
— Откуда оно у тебя? — спросила Анна Ивановна.
— Мм, — сказал Марк в полной панике.
— Мм, — протянул я, тоже не зная, что ответить.
— Мм, — загудел в унисон Кирыч, озадаченный не меньше.
— Ммама, — наконец, нашелся Марк. — Я давно хотел тебе сказать…
«Не надо! — мысленно завопил я. — Неужели нельзя приберечь чистосердечные признания для беседы с глазу на глаз?!».
— Это принадлежит… — продолжил Марк. — Моей девушке!
Кирыч от неожиданности присвистнул.
— Высокая! — сказала Анна Ивановна, прикладывая платье к себе.
— Она… модель! — сказал Марк.
— Красивая значит, — сделала вывод Анна Ивановна и осторожно провела рукой по переливающейся ткани.
* * *
— У них это серьезно? — спросила она, глядя на свой нож, превращающий пучки травы в зеленое месиво.
— У кого, Аннванна? — я кинул чищеную картофелину в раковину. От здоровенного клубня остался шарик размером с горошину.
— У Марика и его… модели.
— Не волнуйтесь, Аннванна, потрахаются и разбегутся! — брякнул я, озадаченный больше тем, что в картошке оказалось больше гнили, чем еды.
— Потрахаются и разбегутся, — эхом повторила она и осеклась. — Ох, что же ты говоришь!
