— Так я еще не закончил. Он от тебя жесткого порно хотел, а ты предложил ему легкую эротику. Может свечек даже душистых назажигал.
Я игриво подмигнул.
— Свечки? — задумчиво произнес Андрей. — Свечки — это хорошо. Подходит, — он покивал и дальше продолжил сам. — Я зажег свечи, но поцелуев никаких не было, я стеснялся. Мы ведь только друзья. Было уже поздно и я не отпустил его домой.
— Изнасилование, — фыркнул я.
— Да ты знаешь, сколько мы с ним вместе ночей провели, — запальчиво воскликнул Андрей. — Мы на сборы ездили вместе, и на картошку.
— И никакого толку, — догадался я.
— Мы спать легли, — продолжил Андрей. — А наутро просыпаюсь, его уже нет. Ушел, даже не попрощался. А под кроватью презерватив лежит. Использованный, — голос Андрея задрожал, а с ним затрясся и он сам.
Кастрюля на плите зашипела и из нее полезла серая пена.
— Вот горе-то, — сказал я и участливо покачал головой.
Я всегда так говорю, когда Андрея насилуют. Два месяца назад, в мой прошлый визит, его изнасиловал водопроводчик. Синеглазый и стройный, как институтский друг.
— Экий ты, несчастный, — с сожалением сказал я, глядя на трясущиеся андреевы телеса. — Что же тебе не везет-то так.
— Не везет, — согласился он, прерывисто вздохнув.
— …Изумрудный! Или цвета фуксии, — уверенно заявил Марк, — яркие цвета улучшают настроение.
— Что-то я не заметил, что мне становится весело от твоей рубахи. Той — лимонно-розовой в фиолетовый горошек, — сказал я.
Мы лежали на полу гостиной. Марк нежился под солнцем и глядел в журнал. Я спрятался в тени, чтобы солнечные зайцы не мешали думать. Замотавшись в плед наподобие мумии, и уставившись в потолок, я решал две задачи. Во-первых, не содрать ли паутину с лампочки. Честно говоря, ее судьба была интересна лишь потому, что отчим орал бы про «свинарник» весь день, не переставая. Из застарелого чувства противоречия я решил оставить в покое шедевр паучиного ковроткачества, как минимум, до ближайшей генеральной уборки. Вторая дума была сладка, поэтому я не торопился принимать окончательное решение. Иногда ведь важна не цель, а путь к ней.
Тем более, что случай был уникальный.
Кирыч собрался поменять работу. Его не хотели отпускать и даже дали премию, надеясь пробудить у него совесть. Деньги он взял, но заявление об увольнении все-таки подал.
Конечно, можно было бы профукать нежданный излишек привычным порядком — на клубы, музыку и красное вино, но Кирыч предъявил ультиматум:
