— Не бойся, Дениска, это просто дяденька проезжий. Кваску попросит и дальше пойдет. — И продолжал косить.
Но Дениска не отходил, переступал рядышком вместе с ним по стерне и неотрывно смотрел туда, на пришельца. А тот шел легким коротким шагом, привычные к ходьбе шагают шире, размашистей, этот же частил, видно, ноги затекли от долгого сидения в телеге.
— Бог помочь, труженики! — Человек снял с плеча ремень, поставил сундучок на траву.
— Спасибо. — Лубоцкий отставил косу, приветливо глянул на подошедшего. Лет двадцати трех — двадцати пяти, чернобородый, крепкий, с крупными рабочими руками, из-под шапки торчат черные пряди. В теплой косоворотке из сукна, в темной потертой куртке, похожей на железнодорожную. На ногах сибирская обувь — бродни, прихваченные кожаным шнурком у щиколотки и под коленом. Выговор городской, «труженики) здесь не скажут.
Возможно, ссыльный из соседнего села. С правом передвижения по уезду.
— Позволите, — не спросил, а скорее разрешил себе чернобородый, снял шапку, положил ее на сундучок и сел сверху. — А ты, я вижу, нездешний, отрок. — И в тоне не столько вопроса, сколько утверждения. — Откудова?
— Нездешний, — отозвался Лубоцкий. — Как и вы. Мимоездом или к нам, в Рождественское?
— На «о» ударяешь. Из Самары или из Нижнего, я угадал?
— Угадали, — согласился Лубоцкий, однако уточнять не стал.
— Отца сослали, небось, а ты за ним, так?
Лубоцкий усмехнулся, покачал головой — нет, не так.
Последовало изумление:
— Самого, что ли? Сколько ж тебе годков?
— Хватило, как видите. — Лубоцкий насупился, быть этаким мальчиком для сочувствий ему совсем не хотелось.
Бродяга достал кисет из мятой кожи, протянул Лубоцкому. Тот жестом отказался и взялся за косу, — мол, вы можете покурить, а у меня дело.
— Да ты садись, я помогу, разомну затекшие члены.
Лубоцкий не стал упрямиться, присел в двух шагаю от нежданного, пока на словах, помощника. Дениска сразу же пристроился у него между колен. На пришельца он смотрел с прежней настороженностью, как смотрят на чужих деревенские дети, и не без причины — их с пеленок пугают родители чужаками, бродягами, беглыми. Пока тот готовил самокрутку, слюнявил бумагу, проводил языком из конца в конец, готовил себе усладу, стояло молчание. Дениска следил за ним, раскрыв рот, и, чтобы не быть похожим, Лубоцкий поинтересовался:
— А вас каким ветром к нам?
— Попутным, — Закурил наконец, затянулся, выдохнул клубок дыма, лицо расслабилось. — Иду я из Тасеевской волости. Зовут — Тайга, конспиративное. Сам из Ростова, имел два года ссылки за забастовку в одна тысяча девятисотом году. А ты?
