Фашисты согнали к виселице местных жителей, некоторые женщины плакали и отворачивались, солдаты, грубо ругаясь, грозили им оружием, заставляя смотреть. «Почему они плачут?» — с недоумением подумала Маруся и, придержав юбку, раздуваемую ветром, неуловимо гибким, целомудренным движением шагнула на чурбак, а с чурбака — на козлы, как по лестнице.
Теперь она стояла высоко и видна была всем. Следом поднялся на козлы солдат-палач и приблизился к ней, прогибая своей тяжестью доски — она почувствовала легкую пружинистую зыбь под ногами. Палач сорвал с нее жакетку, бросил на землю и, загнув Марусе руки за спину, скрутил веревкой. Она ясно взглянула в лицо палачу, — заурчав, он отвел взгляд своих свинцово-тусклых, нетрезвых глаз, и его уши налились кровью.
Он ждал, избегая смотреть на Марусю. А комендант что-то медлил. Палач дышал тяжело и громко. Маруся слегка отстранилась: запах перегара был ей неприятен. Палач покосился на нее исподлобья. Он был в числе тех, которые ночью вошли к ней в камеру, и даже был первым среди них, и там горел фонарь, и она видела его лицо и должна была запомнить, а она не помнила, не узнавала и совсем не боялась. Все это было странно, непонятно палачу, и, так же как солдаты-конвойные, он посмотрел на Марусю с удивлением и страхом, почувствовав в ней существо высшей породы. Руки его тряслись, когда по знаку коменданта он взялся за петлю.
— Не плачьте! — крикнула Маруся женщинам, желая утешить их. — Наши близко, наши наступают!..
Комендант кивнул палачу — заткни ей рот! Палач, пригнув голову и оскалившись, ударил Марусю кулаком в лицо, и она захлебнулась хлынувшей кровью. Он торопливо начал надевать ей петлю на шею, но веревка в его руках путалась, и Маруся сама помогла ему движением головы. Надев петлю, палач спрыгнул на землю и обеими руками, с придыхом, сильно рванул подставку из-под ее ног.
Все кончилось. Ушли фашистские солдаты, разошлись и крестьяне, между столбов виселицы на тонкой прямой веревке одиноко темнел холодеющий труп, слегка покручиваясь под ветром. К полудню собрались тучки, покропили редким дождем, а к вечеру опять прояснело, и закат встал такой спокойный, чистый и тихо торжественный, словно это разлилась в небе прозрачным золотым огнем молодая, светлая душа Маруси.
Когда закат потемнел и угас, по дороге мимо виселицы промчался мотоциклет и остановился у здания комендатуры. Связист в кожаном шлеме и поднятых на лоб консервах вручил коменданту срочный пакет. Через пять минут в комендатуре начался переполох. Мотоциклист привез сообщение о том, что красные прорвали вторую линию обороны.
