— Завтра к вечеру сделают, — сказал Фомичев. — Гляди, гляди, как стараются! Шкуру-то жалко на чужой земле оставлять.
Фомичев повел своего приятеля куда-то в глубокий обход, высмотрел все балки и бугры, обозначил их в книжке, пояснив:
— Этих, что по берегу копошатся, мы, конечно, враз перебьем. Но могут подойти подкрепления, и тогда некогда будет разбираться. Так мы лучше сейчас разберемся: где пулеметы поставить, где мины заложить. А теперь — держи! — он передал книжку Тихону Спиридоновичу. — Оставайся здесь и жди меня, а я попробую ближе подползти. Надо блиндажи и дзоты разведать, батареи посмотреть. Услышишь стрельбу — ко мне не беги, понял? Я и один отобьюсь, а твое дело — доставить сведения. Если не вернусь — дуй без задержки к нашим! Ну, счастливо!
Фомичев скользнул в заросшую ковылем промоину. Тихон Спиридонович остался один, томимый тревогой за своего покровителя и друга.
Все обошлось благополучно. Фомичев вернулся раньше назначенного срока, очень довольный результатами своей вылазки. Ему удалось подобраться почти вплотную к переправе, разведать две батареи, несколько дзотов, побывать на площадках, заготовленных для зенитных орудий. Счищая с колен и локтей налипшую грязь, он весело рассказывал:
— В десяти, шагах прошли! «Ну, — думаю, — готов, попался!» Автомат приготовил, гранату. Нет, свернули! Тут лужа передо мной была, так они сапоги не захотели пачкать, сторонкой лужу обошли.
— Везет тебе! — сказал Тихон Спиридонович. — Второй раз из-под самой смерти уходишь.
— Второй?! — удивился Фомичев. — Двадцать второй, скажи — вот это правильно будет. И еще двадцать раз уйду, потому — погибать мне рано, нельзя мне погибать! Я с фашистов еще не все долги получил — шестьдесят четыре человека за ними. Вот соберу долги, тогда, пожалуйста, заказывайте ящик!
Тронулись в обратный путь — сначала по-над берегом, потом — лощинками, балками, промоинами, оглядывая время от времени горизонт. Тихо было в степи, плыли облака, и от них по бурой траве скользили светлые тени; в небе, распластав крылья, неподвижно стоял коршун. Эта чистая высота, шире и тишина наполнили Тихона Спиридоновича грустной жалостью, он шел и вспоминал Марусю Крюкову, силясь разгадать тайный смысл поцелуя, который она подарила ему на прощание. То ли просто дружеским был этот поцелуй, то ли таил в себе иную глубину? Тихон Спиридонович вздохнул: теперь уж ничего не узнаешь до встречи… Увлеченный своими грустными и тихими мыслями, он забыл о немцах, о войне, даже о Фомичеве забыл, хотя все время видел перед собой его широкую спину.
