В общежитии от филармонии наш театр арендовал несколько комнат. Волей случая (а этот джентльмен иногда выкидывает и не такие штуки!) я оказалась в комнате с Верой и Надеждой. Таким образом, подобралась классическая триада: Вера, Надежда, Любовь.
Наши имена-символы, так удачно сочетавшиеся, сразу же привлекли внимание многих общежитских острословов. Мы стали популярны. Постоянно кто-то набивался к нам в гости, иной раз со своими музыкальными инструментами: с флейтой, гобоем, виолончелью. Один чудик, желая выглядеть оригинальным, грозился притащить целую ударную установку. Мы насилу отговорили его. Словом, первое время жили не скучно. А может, мне так казалось, пока не приелась общежитская жизнь, пока новизна ее не перестала быть новизной, пока оживление, суета вокруг тебя не стали утомлять. Все надоедает со временем.
Обе девочки были из Пскова.
Надя работала в цеху осветителей, Вера — в красильном цеху. Внешне это были не очень яркие девушки. Надя — ничего, ее можно было назвать симпатичной, но держалась она всегда как-то замкнуто, настороже; никого не хотела пускать в себя, в свой мир; очень скрытная девушка и любила уединяться, о себе почти ничего не рассказывала. А однажды ее навестил отец, приехавший в Петербург по своим делам. Надежда как раз была одна в комнате, мы — пропадали где-то. А потом пришла я и увидела ее отца. Оказалось, он был священник. Надя была очень смущена тем, что я узнала, кто ее отец. И просила меня — никому не говорить. Меня удивила ее просьба: что дурного в том, что отец Нади священнослужитель? Впрочем в те перестроечные времена, когда еще по инерции велико было атеистическое влияние эпохи социализма, может, и правда, не следовало афишировать, что ты — поповна. Я же вот помалкивала о своих петербургских дворянских предках, я же не сказала никому, что мама моя — немка, и даже двойную фамилию свою располовинила. Понятное дело, опасаться мне было нечего в сей интернациональной стране… во всяком случае в стране, интернационализм декларирующей. Да не хотелось расспросов, не хотелось удивленных глаз. И еще много чего не хотелось, если принимать во внимание память последней войны и те следы, что война в городе оставила; и хотя советские немцы во всех известных и неизвестных бесчинствах ни в коей мере не были виноваты, они и сами настрадались, но все-таки в них видели прежде всего немцев и только затем — советских. Пожалуй проклятие это над ними будет висеть еще долго. И эта обида — одна из причин, почему они так активно из страны уезжают.
