— Смотри-ка, смотри, какая красавица! — кто-то бросил мне в спину; не иначе какой-нибудь театральный ловелас.
— Это Петр Петрович команду набирает. Ты же знаешь, он дурнушек на дух не переносит. Вот и окружает себя красотками…
После этих слов Петр Петрович предстал для меня в несколько ином свете. А может, злословили досужие языки? Но почему же именно злословили? Зачем я вообще напряженная такая? Зачем я тут пронизывающая стрела? Ведь это в мой адрес сказали приятное! Могла бы и расслабиться чуть-чуть и обернуться, улыбнуться, хотя бы сделать вид, что я здесь «совсем в своей опере», «в своем балете».
Я оглянулась тогда, но за спиной уже никого не было.
Меня всегда, с самого раннего детства, называли красавицей. Я даже к этому привыкла, как привыкла к имени своему, и истинное значение этого слова до меня не вполне доходило. Ну красавица и красавица… что еще! Глядясь в зеркало, всегда видела свою улыбающуюся, миленькую, немного квадратненькую с тонкими чертами русско-немецкую физиономию, а еще точнее — мордашку. С возрастом лицо несколько вытянулось, белокурые волосы, мелкие детские кудряшки слегка потемнели, стали чуть волнистыми; губки-бантик обратились в губки-ленточку, губки-галочку — чаще крылышками кверху.
Как-то, еще будучи школьницей, я читала книжку про каких-то аборигенов, а вернее — аборигенок, у коих в обычае было надевать себе на шею кольца; чем больше колец, то есть чем длиннее шея, тем красивее. Тогда я и обнаружила, что у меня длинная шея и что могла бы я запросто потягаться с теми аборигенками. А однажды летом, на речке, купаясь с друзьями, я вдруг заметила, что ноги мои совсем не такие, как у моих друзей-мальчишек. Я нашла, что ноги у меня… женские! Почему-то это меня поразило. Долго еще я приглядывалась незаметно к ногам мальчишек и сравнивала их со своими. Стопа у меня была меньшего размера, коленки — до глупого, до обидного круглые, словно шарики у гантелей, которыми занимался по утрам папа, а бедра мои оказались вызывающе толстыми и непривычно широкими. Метаморфоза с моими ногами произошла зимой — вероятно потому, что я слишком много сидела. Помнится, в тот солнечный летний день я застеснялась на речке своих ног, но тут же, к собственному удивлению и некоторой приятности, заметила, что те же мальчишки украдкой с удовольствием поглядывают на мои ноги. Мальчишки стали несколько скованнее. Они перестали видеть во мне девочку Любку, они во мне увидели девушку Любашу. Кожа на моих ногах стала нежная-нежная, особенно на бедрах. Мне показалось, что кое-кто из мальчишек в тот день много бы отдал всего лишь за то, чтобы разочек меня за бедро ущипнуть. И я совсем другими глазами тогда посмотрела на себя. И на мальчишек. Возраст у них был очень «приметливый». И не только бедра мои они начали примечать, но и грудь, и плечи, и глаза, в которых, оказалось, появилось что-то, что невозможно описать словами, но сразу можно увидеть. Изюминка? Сатанинка? Загадка? Магнит? Искорка? Чувство?.. Некая женская сущность стала заметна во мне. И сущность эта как-то вдруг подняла меня над мальчишками, или они сами покорно принизились, пригнулись — с почтительностью, с восхищением и с робостью. Отчаянные ребята, сорвиголовы передо мной склонились. А я не понимала, почему. Я это поняла чуть позже: не передо мной они склонялись, а перед моей природой, перед женской тайной моей, перед моим начавшимся цветением!
