Странные ощущения пришли ко мне в тот момент. Я как будто бы раздвоилась. Словно бы я-душа глядела на то, как милый друг дядя Лео провожал печально мое умершее я-тело. Или что-то такое почувствовала я — точнее не помню. Во всяком случае ситуация эта меня поразила. Еще я подумала тогда: все ли, действительно, нормально у меня с рассудком? достаточно ли я критична к себе? адекватно ли себя веду? Поразмыслив немного, постаравшись быть максимально объективной, на каждый из этих вопросов я ответила положительно.
Потом я видела, как уходил дядя Лео. Глаза грустные, лицо бледно, меховой воротник зябко приподнят, плечи опущены… Я никогда не видела его таким (а в последнее время я вообще не замечала окружающих, многие из которых, конечно же, переживали мое горе не меньше меня); я привыкла видеть в дяде главного инженера — бодрого, энергичного. Но в тот миг он являл собой очень унылый вид. Я даже чуть не вышла на свет и не окликнула дядю Лео. Но замешкалась. Или что-то удержало меня в тени? Да, конечно, удержало — я уже подожгла за собой все мосты, и обратной дороги не было.
Глядя, как уходит из поля зрения дядя Лео, — родной человек, последний мостик к прежней моей жизни, — я пришептывала что-то взволнованно, бессознательно. Стеклянная дверь за дядей затворилась, и я сообразила — что же все-таки шепчу. Удивительно: будто испорченная грампластинка, я бесконечно повторяла «Счастливого вам полета!», «Счастливого вам полета!»…
«Ах, дядя! Мне жаль тебя, мне жаль себя, но я обязана сделать этот шаг — иначе мне не вернуться к жизни».
Скоро объявили регистрацию и посадку.
В самолете мне стало по-настоящему страшно: я ведь летела (юная птица-феникс) за тридевять земель, в чужой, совершенно незнакомый город, хотя в нем когда-то и жили мои предки. И летела я не налегке, а с багажом усталости после только что пережитой да и, пожалуй, не пережитой еще трагедии (переживать мне ее, вероятнее всего, предстоит до конца жизни).
Я сравнивала себя с человеком, бегущим по какой-то местности в кромешной темноте. Что ожидало меня впереди — яма, бездонная пропасть, глухая стена, омут или все-таки яркий свет, залитая солнцем цветущая поляна? Нет, что угодно, только не солнечная поляна. Вряд ли после случившегося в моей жизни еще проглянет солнце. С высокого утеса я прыгнула в бездонную черную пропасть, зажмурив глаза, сжав зубы, расправив неокрепшие, обсыпанные пеплом, крылья, и падала, падала… ледяной ветер бил в лицо…
