Трудно, ох, трудно восставала я из пепла!..
Я оставила институт. Не бросила, а именно оставила его. Жизнь моя как бы закончилась, и потому я не видела необходимости в медицинском или каком-либо другом образовании. Все, что меня до этих пор окружало, что было привычно мне и дорого, стало ассоциироваться в моем представлении с клеткой — тесной клеткой, из которой мне очень скоро захотелось вырваться. И в тот момент, когда этого захотелось, я поняла, что потихоньку начинаю оживать.
Была уже зима.
Декан факультета смотрел на меня недоуменно:
— Игумнова-Штерн, вы подумали, что делаете? Я понимаю, случилась трагедия. Но это не только ваша трагедия. Это трагедия на весь факультет, на весь институт. Зачем же сразу документы забирать?
Я не могла ему сказать, что задыхаюсь в клетке. Он бы не понял меня; он бы, наверное, определил меня в психдиспансер. Декан был для меня в тот момент дверцей клетки, которую я хотела открыть. Я молчала, а он нажимал на клавиши, какие привык нажимать как коммунист, как парторг:
— Вы должны бороться, Игумнова-Штерн. Нельзя ломаться под ударами судьбы. Всем нам бывает тяжело в жизни. Но кто не борется, не преодолевает трудностей любого рода, не достигает ничего. Вы понимаете, что, оставляя институт, ломаете собственно судьбу?
— И все-таки, — настаивала я, — документы мне хотелось бы забрать.
Декан бросил последний козырь:
— А вы знаете, что не имеете права так поступать? Вы — без пяти минут доктор.
— Без двух лет.
— Не важно! Сколько бы ни было! Государство вложило в вас деньги, наша республика. Вы знаете, что такое республика? В переводе с латыни — общее дело. Вы наше общее дело предаете… вы четыре года занимали чье-то место. Вы должны государству, республике, голубушка. И вообще — вы же толковая студентка, отличница!
«Как будто бы только бестолковые оставляют институт! Как будто бы у отличницы не может сложиться отчаянная жизненная ситуация!»
Видимо, решимость была крупным почерком написана у меня на лице. Щурясь подслеповато, декан наконец разглядел ее и прекратил уговоры.
Тяжело вздохнул:
— Хорошо, доктор Игумнова-Штерн, я вижу, вас не переубедить! Жизнь убедит вас. Возьмите ваши документы и помните, что двери нашего института всегда открыты для вас.
В тот же день я была в аэропорту. Оттуда я позвонила дяде Лео на работу и сказала, что улетаю.
— Куда? Домой? — спросил дядя.
— Нет…
Я сама еще не знала, куда мне лететь. У меня не было ни билетов, ни определенных целей. Я владела только решительностью вырваться из клетки, из тесного душного для меня угла.
