Лукс был страшно недоволен, что я не хожу с ним в лес, а Тигр канючил, чтобы я с ним поиграла. Пришел июль, я же была слабой и безучастной. Я заставляла себя есть и делала все, чтобы собраться с силами к сенокосу. Около двадцатого июля луна начала прибывать и я решила больше не ждать и воспользоваться хорошей погодой. Однажды в понедельник встала в три часа, подоила Беллу, слегка недовольную нарушением привычного распорядка, принесла в хлев травы и воды на целый день. Скрепя сердце, оставила Тигру открытым окно, поставила ему молока и мяса, и, плотно позавтракав, мы с Луксом в четыре часа вышли.
В семь я уже была на лугу у ручья и отбивала косу. Косила я по-прежнему довольно неуклюже и без особого мастерства. Хорошо, что солнце там появлялось не раньше девяти, я ведь и так очень припозднилась. Прокосила три часа кряду; после долгой дороги дело в общем шло лучше, чем я ожидала, лучше, и чем год назад, когда я в первый раз за двадцать лет взяла в руки косу и не была еще привычна к тяжелой работе. Потом я рухнула под ореховый куст, не в силах и пальцем шевельнуть. Вернулся из похода по лесу Лукс и улегся, запыхавшись, рядом. С трудом сев, я напилась чаю из термоса, потом уснула. Когда проснулась, по моим голым рукам ползали муравьи; было уже два часа. Лукс внимательно глядел на меня. Увидев, что я проснулась, он с облегчением вздохнул и весело вскочил. Я чувствовала страшную усталость, плечи ломило.
Припекало. Свежескошенные валки уже привяли и потускнели. Я встала и принялась ворошить их граблями. Кругом кишели вспугнутые насекомые. Я работала медленно, как во сне, отдаваясь жужжащей жаркой тишине. Лукс убедился, что со мной — порядок, потрусил к ручью, напился долгими громкими глотками, а потом улегся в тени — голова на лапах, горестно сморщенная морда совершенно закрыта длинными ушами — и задремал. Я ему позавидовала.
Кончив ворошить сено, пошла к дому. Кошачья вмятинка на постели несколько подняла настроение. Покормив Лукса и съев немного холодного мяса, я села на скамейку перед домом. Позвала Кошку, но она не шла. Потом поправила постель, заперла дверь и отправилась в горы.
Когда вернулась, было уже семь, я немедленно пошла в хлев доить потерявшую всякое терпение Беллу — ее беспокоило прибывшее молоко. Погода была такая хорошая, что потом я выпустила ее с Бычком на луг, привязав их. Тигр лежал на моей кровати и приветствовал меня с нежной укоризной. В этот раз он — поскольку не был заперт — и ел, и пил. Я дала ему парного молока, умылась, поставила будильник на три и уснула как убитая. Будильник тут же зазвонил, и я, толком не проснувшись, встала с постели. Входная дверь оставалась незапертой, поскольку Лукс вечером еще где-то бегал. Лунный свет падал на дощатый пол и заливал холодным сиянием весь луг. На пороге лежал Лукс: бедолага охранял меня и не решался залезть под печку. Я похвалила его и погладила, вдвоем мы сходили за Беллой и Бычком. Загнала их, подоила Беллу, задала корму. Тигр еще спал в шкафу и не шелохнулся. Как и накануне, с первыми лучами мы спустились в долину. Звезды побледнели, зарумянился восток.
