На то, чтобы скосить луг, ушло три недели. Не только из-за неустойчивой погоды, но и из-за моих неумелости и физической слабости. Когда в августе сухое сено было наконец убрано на сеновал, я так вымоталась, что села рядом с ним и расплакалась. Тяжелый приступ уныния, я в первый раз до конца осознала, какой удар меня настиг. Не знаю, что бы было, если бы ответственность за моих животных не заставляла делать по меньшей мере самое необходимое. Очень не люблю вспоминать то время. Прошло две недели, пока я собралась и ожила. От моего дурного настроения очень страдал Лукс. Он ведь полностью зависел от меня. Пес все время старался меня развеселить, а поскольку я не отзывалась, совершенно терялся и залезал под стол. Думаю, именно потому, что мне было страшно жалко собаку, я начала изображать хорошее настроение, пока наконец снова не обрела ровное, спокойное расположение духа.
Я по натуре не капризна. Полагаю, что тогда меня вывело из равновесия физическое изнеможение.
Собственно говоря, у меня все основания быть довольной. Титанический труд по заготовке сена позади. Что из того, что он стоил мне столько сил? И вот, вновь принявшись за дела, я прополола картошку, а потом взялась пилить дрова на зиму. К этому делу я подошла разумнее. Причиной тому была, скорее всего, просто моя слабость. У дороги, повыше избушки, стоял большой штабель, ровно семь кубометров. Эти дрова припас на зиму некий господин Гасснер, о чем свидетельствовала надпись голубым мелом. Кем бы господин Гасснер ни был, больше он в дровах не нуждался.
Положив бревно на козлы, взятые из гаража, я тотчас убедилась, что очень плохо управляюсь с пилой. Она все время застревала в дереве, и вытащить ее удавалось лишь с большими мучениями. На третий день наконец я постигла, то есть мои пальцы, руки и плечи постигли искусство обращения с пилой, как будто я всю жизнь только и пилила дрова. Я работала медленно, но неустанно продвигалась вперед. Вскоре руки оказались стерты до пузырей, пузыри в конце концов полопались и мокли. Тогда я на два дня прервала работу и лечила руки оленьим жиром. Мне нравилось возиться с дровами: я не отлучалась от животных. Белла стояла на лугу, иногда поглядывая на меня. Лукс бегал поблизости, а на скамейке на солнышке сидела Жемчужина и, щурясь, следила за шмелями. В доме на кровати спала старая Кошка. Все шло как надо, волноваться не о чем.
Иногда я чистила Беллу нейлоновой щеткой Гуго. Ей это ужасно нравилось, она стояла не шелохнувшись. Лукса я тоже расчесывала, а у кошек искала блох при помощи старой расчески. Несколько блох всегда находилось, и у Лукса тоже, так что они бывали мне за процедуру благодарны. По счастью, эти блохи не интересовались людьми, здоровенные такие светло-коричневые твари, они выглядели чуть ли не мелкими жучками и очень плохо прыгали. Достойный Гуго не подумал о них и не припас соответствующего средства, он, видно, и не подозревал, что у его собственной собаки могут быть блохи.
