Через три недели выяснилось, что то ли Бычок был еще недостаточно взрослым, то ли Белла в результате затянувшегося ожидания больше не могла зачать теленка. По правде говоря, я этого до сих пор не знаю. Когда Белла снова принялась реветь, я отвела к ней Бычка, радостно за мной потопавшего. Все время боялась, что Бычок, чего доброго, искалечит или, не дай Бог, убьет свою маленькую нежную мать. Он словно с цепи сорвался. Но Белла, судя по всему, была другого мнения, это немного успокаивало. Через три недели она взревела снова и страшный спектакль повторился. Но никаких результатов снова не было, и я ума не могла приложить, что же делать. Может, Бычку пока вообще нельзя ничего подобного. Я решила подождать еще пару месяцев. Прежде я легче сносила рев Беллы, теперь же, зная, что могу помочь, не могла его слышать. Мне каждый раз приходилось уходить с Луксом как можно дальше в лес. К тому же Бычок был в страшном возбуждении, я едва отваживалась входить к нему. В промежутках он становился прежним большим благовоспитанным теленком, ласкался ко мне и хотел играть. В последующие месяцы я частенько кляла круговорот зачатий и рождений, превративший мой мирный хлев для матери и дитяти в преисподнюю одиночества и припадков умоисступления.
Теперь уж Белла давно не ревет. То ли она действительно носит теленка, то ли стала слишком старой и ей не осталось ничего, кроме тепла хлева, корма, жвачки да иногда неясных воспоминаний, которые постепенно стираются. После всего, что мы вместе пережили, Белла для меня больше, чем просто корова: обездоленная терпеливая сестра, сносящая свой жребий с большим, чем я, достоинством. Честное слово, я желаю ей теленка. Он продлит срок моего заключения и принесет новые заботы, но Белла должна иметь теленка и быть счастливой, и не мне спрашивать, не нарушит ли он моих планов.
Ноябрь и начало декабря полностью ушли на сооружение нового хлева и треволнения по поводу Беллы и Бычка. Ни о каком зимнем покое и речи не было. Я всегда любила животных, но легкой, неглубокой любовью, как то в обычае у горожан. А когда неожиданно осталась с ними один на один, все вдруг переменилось. Говорят, были узники, приручавшие крыс, пауков и мышей и любившие их. Мне кажется, они вели себя так, как и нужно было в такой ситуации. Границу между человеком и животным очень легко преодолеть. Мы все — одна большая семья, и когда мы одиноки и несчастливы, мы с удовольствием принимаем дружбу дальних родственников. Когда им больно, они страдают, как я, как мне, им нужны еда, тепло и немножко ласки.
