«Мало приходит! У него, что, ноги выросли? Сам приходит-уходит? Или это ты лапу суешь и пакеты ополовиниваешь! — хотел сказать ему Кока, зная, что «мало приходит» на самом деле означает «полный мизер». Но не сказал.
Лежал с книгой на тахте или тупо смотрел телевизор, или лениво переругивался с бабушкой, или торчал в окне, озирая улицу и готовый в любую минуту спрятаться при виде участкового милиционера, который часто наведывался в их неспокойный двор.
В их районе милиционер считался самым позорным существом на свете. В детстве Кока внимательно рассматривал их: «Вот, руки-ноги как у людей, а на самом деле…». А как иначе?.. Ведь учил же курд Титал, что менты только похожи на людей, но на самом деле не люди, а твари, у которых под формой есть хвост, под сапогами — копыта, а на голове — рога. Потому-то они не снимают никогда своих голубых фуражек. А оружие носят для защиты, если кто-нибудь захочет содрать с них брюки, чтобы отпилить копыта или оторвать хвост.
И маленький Кока свято верил в это и даже не раз подговаривал старших ребят попросить пожилого добродушного участкового Гено снять фуражку. Впрочем, бывало, что летом, в беседке за домино, Гено и сам иногда снимал фуражку, обтирая потную лысину красным платком. Рогов не обнаруживалось. Но и на это было объяснение — выпали от старости, как зубы у дворовой собаки Зезвы.
Позже, за мелкие проступки, Кока начал сам попадать в милицию. Ещё бы не попасть!.. Милиция целыми днями только и делала, что колесила по городу, выискивая, к чему бы придраться и кого бы поймать с целью выкупа. Из милиции Коку обычно вызволяла сестра бабушки, великая актриса, столь популярная в народе, что когда она приезжала за Кокой в участок, менты толпились в дверях, начальник бегал за кофе, а паспортистки слушали, разинув рты, её монологи о жизни, во время которых Коке то попадало по щекам, то рассказывалось, какой он хороший, но его портит всякая уличная сволочь.
Один раз актриса-спасительница так вошла в раж, что стала кричать на начальника милиции, почему он ловит всяких сопляков, а настоящих бандитов не сажает, и под горячую руку дала ему звонкую затрещину. Начальник ошарашенно бросился целовать ей руку, сочтя оплеуху за редкую милость.
«Чтобы никуда из дома не выходил, сидел и читал Шекспира, я проверю!..» — голосом Медеи из последнего акта кричала она на Коку, и милиционеры зачарованно повторяли за ней хоровым эхом:
«Понял?.. Шекспира!.. Проверит!.. Сиди!.. Читай!.. Дома!..»
