Затем, в зал был введен свидетель Красницкий.
Высокий, худой, лысый, с бледным лицом, с тонкими бескровными губами, еще не старый человек (лет 40–45), в священнической рясе, решительными шагами, с вызывающим видом подошел к своему месту и начал свое «показание». И с каждым словом, с каждым звуком этого мерного, спокойного, резко-металлического голоса, над головами подсудимых все более сгущалась смертная тьма. Роль свидетеля была ясна. Это был очевидный «судебный убийца», имевший своей задачей заполнить злостными инсинуациями и заведомо ложными обобщениями ту пустоту, которая зияла в деле на месте доказательств. И надо сказать, что эту свою роль свидетель выполнил чрезвычайно старательно. Слова, исходившие из его змеевидных уст, были настоящей петлей, которую этот человек в рясе и с наперсным крестом, поочередно набрасывал на шею каждого из подсудимых. Ложь, сплетня, безответственные, но ядовитые характеристики, обвинения в контрреволюционных замыслах — все это было пущено в ход столпом «живой церкви».
Фигуры членов трибунала и самых обвинителей померкли на время перед Красницким. Даже их превосходил он в своем стремлении погубить подсудимых. Какое-то перевоплощение иуды… Как-то жутко и душно становилось в зале… Все — до трибунала и обвинителей включительно — опустили головы… Всем было не по себе.
Наконец, эта своего рода пытка окончилась. Красницкий сказал все, что считал нужным. Ни трибунал, ни обвинители — редкий случай — не поставили ему ни одного вопроса… Всем хотелось поскорее избавиться от присутствия этой кошмарной фигуры, — свободнее вздохнуть.
Но раздался голос защитника Гуровича. «Я желаю предложить несколько вопросов свидетелю Красницкому». Вооружившись кипой газет, оказавшихся «Епархиальными Ведомостями» за 1917 и 1918 годы, защитник спросил Красницкого, он ли является автором многих статей, напечатанных тогда в «Епархиальных Ведомостях» за подписью Красницкого и призывавших к возмущению против большевиков, чуть ли не к истреблению их.
Красницкий признал себя автором этих статей и собирался уже дать какие-то объяснения по поводу своей политической «метаморфозы», но был прерван председателем, нашедшим (немного поздно), что «все это не имеет отношения к делу».
Тем не менее, защите удалось еще раз осветить, с той же стороны, личность Красницкого. Воспользовавшись тем, что он очень много распространялся о «контрреволюционной кадетской партии», обвиняя чуть ли не все петроградское духовенство в «кадетизме», — защита предложила свидетелю вопрос, в чем же, по его мнению, сущность политической программы кадетов.
