Архимандрит Сергий был привлечен к делу в качестве одного из товарищей председателя злополучного Общества петроградских православных приходов. Он отрицал (и это вполне соответствовало действительности) утверждение, будто бы Правление занималось политикой: лично же себя объявлял совершенно солидарным с митрополитом.
Председатель того же правления, профессор Ю.П. Новицкий, в своих объяснениях подробно охарактеризовал деятельность Правления, доказав рядом неопровержимых данных, что деятельность эта касалась исключительно вопросов церковноприходского быта.
Бывший юрисконсульт лавры И. М. Ковшаров с первой же минуты процесса ясно предвидевший его неизбежный финал, давал на заданные ему вопросы хладнокровные, меткие по смыслу и часто едкие по форме ответы.
Не будем подробно говорить о поведении остальных подсудимых во время их допроса. Достаточно сказать, что духовенство и, вообще, интеллигентская часть подсудимых, в общем, держали себя спокойно, без того панического заискивания, которое часто наблюдалось со стороны обвиняемых в советских трибуналах. Случаев оговоров или инсинуаций по адресу других лиц с целью смягчить свою собственную ответственность не было. Многие держали себя с большим достоинством; некоторые — героически, открыто исповедуя свою солидарность с точкой зрения митрополита.
Допрос подсудимых, продолжавшийся без малого 2 недели, наконец окончен.
Трибунал переходит к допросу свидетелей.
Главнейший и интереснейший из них, Введенский, — волей судеб не мог быть допрошен. На второй же день процесса, при выходе из зала заседания на улицу, какая-то пожилая женщина швырнула в Введенского камнем, попав в голову. Была ли эта рана действительно серьезной, или же Введенский использовал этот случай, чтобы уклониться от дачи в трибунале свидетельского показания — решить трудно. Во всяком случае, Введенский, «по болезни», больше в трибунал не являлся. Обвинение заменило его другим «равноценным» свидетелем — Красницким.
Первым допрашивался член Помгола, он же «ректор университета, имени Зиновьева» Канатчиков. Этот «ученый» в опровержение всего, что было признано даже в обвинительном акте, заявил совершенно неожиданно, что Помгол никогда ни на какие переговоры и компромиссы не шел, и что предложения митрополита сформулированные в его заявлениях, были с самого начала отвергнуты. Когда же защитник Гурович предъявил ему его собственное предшествующее показание (прямо обратное по содержанию тому, что свидетель только что заявил), Канатчиков, не смущаясь, объяснил, что у него «странно устроенная память: он, свидетель, человек — схематических построений; отдельных же фактов он никогда не помнит». Это оригинальное заявление, по требованию защитника, вносится целиком в протокол заседания.
