Агент склонял архиепископа присоединиться к новому расколу, так называемому, григорьевскому. Видимо, агент хотел переходом в раскол такого популярного архиерея, с одной стороны, дискредитировать его в глазах одной части массы, а с другой — усилить григорьевский раскол новыми силами, ибо за архиепископом Иларионом многие могли бы и пойти. Склонить на примирение и соглашение с собою было лучшим средством у власти безбожников, чтобы уронить в глазах народа, дискредитировать известного героя и мученика, человека, сидевшего в тюрьме, ничего не уступавшего и авторитетного в глазах народа.
«Вас Москва любит, вас Москва ждет»… Но когда владыка остался непреклонен и обнаружил понимание замыслов ГПУ, то агент сказал: «Приятно с умным человеком поговорить… А сколько вы имеете срока в Соловках? Три года?! Для Илариона три года! Так мало?!»
Действительно, к концу первого трехлетия он получил еще три года, причем в качестве нового обвинения было предъявлено, — конечно, для проформы, — «разглашение государственных тайн», то есть разглашение разговора его с агентом в Ярославской тюрьме. Так нас подслушивали. Обвинение же это нелепо, потому что архиепископ Иларион не сотрудник ГПУ, никакие служебный тайны ему не могли доверяться и, наконец, подписку не разглашать сказанного ему, как это практикуется часто на допросах в ГПУ, он не давал.
В той же Ярославской тюрьме агент ГПУ все-таки сумел получить от него письмо к митрополиту Сергию о том, чтобы последний не занимался каноническими прещениями по адресу григорьевцев. Григорьевцы, конечно, по этому поводу немало ликовали, а архиепископ Иларион, возвратившись в Соловки, поскорбел. Часто, прерывая какие-то свои мысли, он говорил нам вслух: «Вот, григорьевцы говорят, что Иларион за нас, а Иларион опять в Соловках»…
Сам архиепископ Иларион делал ошибки — тот, кто самоотверженно боролся с безбожием и церковным расколом, неустанно проповедовал против них в церквах, проводил блестящие публичные диспуты с представителями того и другого, организовывал отнятие храмов у обновленцев, свидетельствовал истину на допросах в самой тюрьме среди посулов и угроз, когда столько в такой обстановке пали и сдались.
Не сделать ошибок было трудно.
Характеризовать как-нибудь поподробнее все обманы, ложь, наглое бесстыдство, притворство и лицемерие, провокационные выходки и прочие подлости агентов власти даже архиепископ Иларион не умел. Когда касался разговор отношений власти к церковному управлению, то он говорил: «Надо побыть в этой обстановке хотя немного, а так не опишешь. Это, воочию, сам сатана».
