Он доступен всем, он такой же, как и все, с ним легко всем быть, встречаться и разговаривать. Самая обыкновенная, простая, несвятая внешность — вот что был сам владыка. Но за этой заурядной формой веселости и светскости можно было постепенно усмотреть детскую чистоту, великую духовную опытность, доброту и милосердие, это сладостное безразличие к материальным благам, истинную веру, подлинное благочестие, высокое нравственное совершенство, не говоря уже об умственном, сопряженным с силой и ясностью убеждения. Этот вид обыкновенной греховности, юродство, личина светскости скрывали от людей внутреннее делание и спасали его самого от лицемерия и тщеславия. Он был заклятый враг лицемерия и всякого «вида благочестия», совершенно сознательный и прямой. В «артели Троицкого» (так называлась рабочая группа архиепископа Илариона) духовенство прошло в Соловках хорошее воспитание. Все поняли, что называть себя грешным или только вести долгие благочестивые разговоры, показывать строгость своего быта, не стоит. А тем более думать о себе больше, чем ты есть на самом деле.
Каждого приезжающего священника, конечно, владыка подробно расспрашивает обо всем, что предшествовало заключению. «За что же вас арестовали?» — «Да служил молебны у себя на дому, когда монастырь закрыли, — отвечает отец игумен, — ну, собирался народ и даже бывали исцеления…» «Ах, вот как, даже исцеления бывали… Сколько же вам дали Соловков?» — «Три года». — «Ну, это мало, за исцеления надо бы дать больше, советская власть не досмотрела»… Само собой понятно, что говорить об исцелениях по своим молитвам было более чем нескромно. Выражение же своего недовольства владыка отчасти заимствовал из разговоров своих с агентами власти, как мы увидим.
В конце лета 1925 г. из Соловецкого лагеря архиепископ Иларион вдруг неожиданно был отправлен в Ярославскую тюрьму. Весною 1926 г. архиепископ Иларион опять был с нами. Тюремные новости его касались исключительно его разговоров с агентом власти, вершителем судеб Церкви, посещавшим его в тюрьме. (В Ярославской тюрьме владыка пользовался большими, преднамеренно данными, льготами. Мог получать книги. Читал много святоотеческой литературы и написал много толстых тетрадей, которые мог передать после тюремной цензуры своим друзьям на хранение. Тайком посещал квартиру тюремного надзирателя, заведомо доброго человека, и видел собрание подпольной рукописной религиозной, современной подсоветской литературы и копии всяких церковно-административных документов и переписки архиереев. Пребывание в «Ярославском изоляторе» владыка вспоминал как лучшую пору его заключения, несмотря на неприятные столкновения с врагом Церкви.)
