Там, откуда я родом, есть древнее учение о Конце Света. Рано или поздно, но всему придет конец — земле, морю, миру. Из этого следует, что надо наслаждаться и жить. Но люди не желают наслаждаться…
В древних книгах написано о временах, когда все живое гибло. На небе вспыхнуло второе солнце, океаны перевернулись и смыли все живое с земли.
Может быть, этот страх и сидит в них от века…
В них? Нет, в их богах — тоже. Потому, что и богам может прийти конец — тогда, когда не останется ни единого человека, который бы поклонялся им.
— Сначала мы съели собак. Потом кошек. А потом, когда развелись крысы, мы стали есть крыс…
Даггар приподнял голову. Он хотел посмотреть, кто это говорит, но увидел лишь контуры темных фигур, сидевших за каменным столом. На столе горела плошка, она нещадно коптила, и копоть бахромой свисала с неровного каменного потолка.
— Что мы будем есть, когда съедим всех крыс? — спросил тот же негромкий надтреснутый голос.
Даггар вгляделся, приподнимаясь на локтях. Его тело не подчинялось ему, оно казалось ему таким хрупким, что кости, казалось, могли переломиться от любого неловкого движения.
Кто-то за столом повернулся на шум.
— Глядите! Он очнулся.
И тотчас же фигуры зашевелились, и тот, кто только что говорил, оказался совсем рядом. У него была черная борода с ослепительно-белыми прядями седины. У него было изможденное закопченное лицо, давно нестриженые волосы падали на лоб и впалые щеки.
И все-таки Даггар узнал его.
— Крисс! — непослушными губами выговорил он.
Тот, что стоял над ним, вздрогнул. Обернулся и сказал:
— Скорее дайте вина. Того, что спрятано в дальнем гроте!
* * *
Даггар очнулся снова, когда его несли на носилках. Он смутно помнил, что его уже несли когда-то давным-давно. По таким же сумрачным коридорам, во тьме, сквозь плеск воды и под содрогание стен.
Но стены не дрожали на этот раз, и лежать ему было куда удобнее, чем на жестких солдатских носилках.
Тогда, в какой-то другой, прошлой жизни его несли прямо к свету, который лился откуда-то издалека — ослепительный, невероятный свет, свет Солнца, которого он не видел тысячу лет.
Сейчас его снова подняли и понесли, и снова — к свету, который приносил не радость, а боль отвыкшим от света глазам.
Солнце ослепило его, да так, что Даггар застонал и снова на краткий миг потерял сознание. Он не почувствовал, как его уложили на горячую землю, прямо под лучи солнца, и снова пришел в себя, лишь когда ощутил тягучую боль во всем теле.
