А я если отлежусь, на съезд поеду, посмотрю еще один спектакль в жизни со многими явлениями и замаскированным карьеризмом и пр., и пр. Может,когда и в Сибирь соберусь. Если всё изладится — летом уеду на Енисей отдохну хоть. А пока бодрюсь, старина, в меру сил. Обнимаю. Виктор
8 сентября 1964 г.
(А.М.Борщаговскому)
Дорогой Александр Михайлович!
В последнем письме Вы мне писали о болезни тестя и о том, что в Мещере горят леса и вообще чёрт знает что делается. Я получил это письмо тогда, когда у меня в семье двое лежали в тяжком бреду и на грани, как говорится, от клещевого энцефалита. Впрочем, я и сейчас, когда все беды остались позади, шибко сомневаюсь в диагнозе, ибо ни у Марии, ни у племенника её, который живёт у нас, впившихся клещей не было. Видимо, это какая-то тяжкая разновидность менингита, но списывают всё на клещей, которые и в самом деле нынче свирепствовали у нас и отправили на тот свет многих людей.
И если бы у меня не было друзей и маломальской известности в городе, то и жена моя тоже бы побывала чёрт знает где, скорей всего, дальше ещё, чем Тёркин Вася. Больницы были переполнены, врачи в отпусках и с трудом уж через облисполком удалось устроить в больницу Марию — там её и спасли, и племяш тоже поправился.
Сейчас уже больше месяца мы живём в деревне, и Мария хорошо поправляется, а я наконец-то смог работать над «Кражей». До этого, чтобы совсем не выйти из колеи, кропал рассказы — сделал три — один, кажется, ничего.
А «Кража» идёт очень и очень туго. Запутался я и заплёлся. И хотя время и советы, особенно Ваши, очень пригодились, всё же хвастаться особенно нечем. Что-то мне кажется в повести плохим и от этого вещь разлюбливается, и начинаю от неё уставать, а это уж плохой признак — устанешь, скомкаешь и отпихнёшь от себя. Пока сдерживаюсь и заставляю себя работать. В общем-то, вещь, конечно, сделалась получше, ещё заход-другой сделаю и, может, вывезу.
Лето у нас стояло засушливое, но в середине августа грянул холод и всё померзло, и листья сразу начали желтеть. Сейчас начало сентября, а всё уже дышит глубокой осенью. И печаль какая-то кругом, растерянность. Я много хожу по лесу с ружьём и радуюсь тому, что могу вот так ходить, и думать о чём угодно, и жить вдали от шумихи, суеты и раздражительности. Правда, и съездить уж хочется куда-нибудь.
Может, глубокой осенью приеду с повестью в Москву, а может, и сборник рассказов редактировать в «Советскую Россию». Лежит там мой сборник скоро уж два года и ни слуху, ни хрюку из издательства. Рассержусь, наверное, да отдам его в "Советский писатель». У меня оттудова есть письмо с предложением что-нибудь им дать.
