Казалось, Оскар Клебс все время сидит возле нее и требует, чтобы она думала.
«Угу. Мне это слишком понравилось, — размышляла Энн. — Слишком понравилось быть героиней! Но ведь я потушила пожар до того, как успела об этом подумать. Ты молодец, что потушила этот пожар, Энни. Да, детка. Мистер Бимби струсил, и его преподобие Доннелли тоже струсил. А ты не струсила! Ну и что тут такого? Просто ты ловчее других. И все-таки ты не смогла заставить Адольфа полюбить тебя!
О господи, пошли мне твердости. Не допускай, чтобы я слишком радовалась похвалам!
«Кто взойдет на гору господню? И кто станет на святом месте его? Тот, у которого руки неповинны и сердце чисто».
И все-таки пожар потушила я, а все мужчины стояли и только глазами хлопали!»
Старинные кирпичные здания женского колледжа Пойнт-Ройял в штате Коннектикут стоят на склоне холма, над рекой Хусатоник, среди живописных лужаек, обсаженных дубами и вязами.
Отец Энн оставил ей в наследство (умер он очень тихо и достойно — уж такой это был человек) тысячу долларов — все свое состояние. Чтобы закончить курс, Энн пришлось работать официанткой в Доули-холл — столовой колледжа — и проверять студенческие работы по социологии.
Теперь, осенью 1910 года, она училась на предпоследнем курсе.
В девятнадцать лет у Энн Виккерс был, по ее же собственному выражению, «отвратительно здоровый вид». Рослая и ширококостная, она постоянно боролась с подкрадывавшейся полнотой. Непослушные каштановые волосы так и норовили выбиться из созданной поистине героическими усилиями гладкой прически. Но больше всего красили Энн ее глаза — неожиданно темные для такой светлой кожи, они ни на минуту не оставались равнодушными, все время сверкая радостью или гневом. Энн была несколько широка в бедрах, но зато ноги у нее были тонкие и стройные, а руки изящные и очень сильные. И хотя среди сонма блестящих девиц, приехавших с Пятой авеню, из Фармингтона и Бруклейна, Энн казалась самой себе тихим, незаметным существом, вроде полевой мышки, она, в сущности, никому никогда не уступала и никогда ни перед кем не робела — даже перед дочерью питтсбургского стального магната. Она вечно негодовала, возмущалась или пребывала в глубочайшем унынии (это настроение Линдсей Этвелл впоследствии называл «меланхолией»).
Когда в Пойнт-Ройял приезжала театральная труппа и другие девушки говорили: «Какая замечательная пьеса» или «Мне это не особенно понравилось», — Энн после спектакля часами (или, вернее, минутами) бродила взад-вперед, презирая злодея, торжествуя вместе с героиней, а иной раз даже влюблялась в героя.
