Тониум и Делия сооружали замки из разного мусора, что находили в нашем дворе, мне все это, как взрослому, казалось абсолютной ерундой. Мама закричала на них, схватив обоих уже готовых разрыдаться малышей, чтобы увести со двора. Зазвонил колокол в святилище. Звуки его отдавались глухими раскатами в вечернем воздухе, наполняемом тревожными возгласами стариков и женщин. Успокоив сестру и брата, мать заспешила к жилищу настоятеля нашего храма. Тот, уставив свое обычно улыбчивое, а сейчас помрачневшее лицо в небо, без устали дергал за веревку колокола. Всюду слышалось одно только произносимое с благоговейным ужасом слово «Хо-раби». Среди всего этого замешательства я испытывал скорее не страх, а восхищение. Прорицатель, подхватив полы своей одежды, шустро соскользнул вниз. Робус, единственный во всей деревне владелец лошади, — всеми уважаемого мерина, с помощью которого иногда вытаскивали на берег выброшенные прибоем разбитые лодки, а чаще возили в город Камбар рыбу на продажу, — выглядел воинственно, прицепив к поясу древний дедов меч. Все мужчины и даже некоторые женщины пришли с оружием: в руках у женщин были ножи для разделки рыбы, топоры и мотыги. Настоятель сказал что-то Робусу, я не расслышал, что именно. Тот немедленно развернул своего престарелого мерина и, плашмя ударив его по крупу заржавленным клинком, на рысях помчался в сторону ведущей в Камбар дороги. Затем прорицатель закричал, чтобы все собравшиеся следовали за ним к тропинке, вившейся среди скал и ведущей сквозь сосновник и лежащие за ним поля в лес, где можно было найти убежище в пещерах.
Во всеобщей неразберихе я потерял маму и, видя вокруг одни лишь перепуганные лица бегущих, поддался простому детскому искушению.
Я, конечно, боялся. Да разве могло быть иначе? Но желание понять, что к чему, оказалось сильнее. Галька, попавшая мне в сандалию, сильно натирала ногу, и я, выйдя из толпы, уселся у стены, чтобы вытряхнуть камень. Пока я расшнуровывал свою обувь, жители успели пройти меня, поднимая за собой клубы пыли. Последними, замыкая толпу в качестве стражи, следовали пятеро стариков с мечами и острогами в руках. Они были слишком взволнованны, чтобы обратить на меня внимание. Я зашнуровал сандалию и, подчинясь невольному импульсу, столь свойственному нам в детстве и юности, пошел обратно в деревню.
Я, конечно, подумал, что мама очень разозлится, когда увидит, что меня нет, но немедленно прогнал эту мысль, устремившись назад по ведущей среди скал тропинке.
