На самом деле чарующее лицо только казалось ликом святой. Это была не Носса-Сеньора-ду-Карму, а Жануария, которая, улыбаясь, протягивала руки, чтобы заключить меня в свои объятия. Так как я находился в святом месте, такая перемена вновь заставила меня в ужасе отвернуться к стене. При этом я почувствовал, что выражение ее лица стало другим. Ее оскорбило мое поведение. И я услышал, как она сказала:
— A-а, теперь, когда ты знаешь, кто я, ты от меня отворачиваешься? Почему, Эмануэл?
Лицо Жануарии, до того момента спокойное и благостное, как у святой, затвердело и покрылось глубокими морщинами, обезобразившими заострившиеся черты. Это был не человек, а чудовище. Я почувствовал прикосновение ее рук. Но вместо удовольствия ощутил боль. Она дотянулась до моей шеи, и я стал задыхаться, а затем скатился с дивана или кровати на ледяной монастырский пол.
Воспользовавшись тем, что мое тело осталось неподвижным и беззащитным, она подошла вплотную и нанесла сокрушительный удар ногой по моим гениталиям. Их ошметки разлетелись вокруг, раздавленные ее тяжелыми черными ботинками, каблуки которых, кажется, были сделаны из свинца и поэтому не издавали звуков и были холодными. Подняв глаза, я заметил, что ноги Жануарии уже не такие нежные, как в ту памятную ночь в большом доме на фазенде. Это были ноги тюремщика, явившегося, чтобы отвешивать удары и раздавать пинки по всякому поводу и без повода. Фигура была устрашающей. Я весь съежился и громко, в крик, заплакал, как ребенок, выпоротый впервые в жизни.
Открыв глаза, чудом уцелевшие внутри пластикового пакета, который должен был защищать лицо от прямых солнечных лучей, я увидел как площадь Пелуринью несколько раз перевернулась. Но не успев сообразить, сон это или нет, получил страшный удар в плечо. И тем не менее, он был значительно более легким, чем полученный во сне, от которого еще звенело в голове. Поэтому я вскочил на ноги и приготовился уклониться от следующего. Сначала я не полностью отдавал себе отчет в том, что произошло. Воспоминания были довольно смутными, но оглядевшись и услышав несколько крепких слов, громких, бессвязных и наглых, понял, что меня задержали в большом портале перед входом в церковь, и тут же чуть было не упал в обморок: толстый священник из моего сна стоял рядом из плоти и крови, перебирая свои ключи. Я снова перевел взгляд на площадь Пелуринью. Солнечные лучи возвещали наступление утра.
Я не спал. Справа от священника стоял крепкий старичок, невысокого роста, широкоплечий, одетый в белый пиджак. В руках у него была коричневая шляпа. Глядя на меня, он смеялся. По другую сторону находился хозяин бара — тот самый, который накануне вечером обслуживал банкет и не разрешил мне воспользоваться туалетом. Я был настолько ошеломлен, что не слышал его слов, но по жестам понял, что они оскорбительны. Должно быть, он уже успел наговорить обо мне много всяких небылиц.
