Успокойся, твои мечтатели на такое не способны.
— Можно подумать, что ты сожалеешь об этом.
Представь себе, сожалею! — Арсений энергично тряхнул своей массивной головой. — Не о рогатках, конечно, и не о камнях… А о том, что они лишены нормального детства, не могут бегать, резвиться, ну, поозоровать, если хочешь…
— Кто ж об этом не сожалеет, Арсений? Мы все сожалеем. Но от этого ведь им легче не станет. Лечить их надо — лечим. Воспитывать — воспитываем. Стараемся сделать все, чтобы они не чувствовали себя ущербными, чтоб интересовались всем на свете, учились, как все, мечтали, как все.
— Вот, вот! Мечтали, как все! Забил ты им головы своими мечтами. Великие открытия! Далекие миры! Выйдут они отсюда, нашпигованные мечтами, полные всяческих великих надежд и дерзаний…
— Так это же прекрасно, дядя Арсений!
Погоди, пигалица. Прекрасно-то мечтать, лежа тут в постелях, пока тебе на подносе все в готовом виде достав ля ют. А выйдут они отсюда, и там, в жизни, меж быстрых да здоровых, когда им первые самостоятельные шаги делать придется, думаешь, очень помогут им твои мечты?
— А что им поможет, по-твоему?
— Профессия — вот что!
— Какая профессия?
— Ну, ясно, такая, чтоб они могли ее в своем нынешнем положении освоить: радист, стенографистка, корректор.
— Ах, вот ты о чем! — Николай Петрович впервые улыбнулся. — Тут, ты, пожалуй, прав. Только не взамен высоких дерзаний, а наряду с ними, в дополнение.
— Это как же?
— А вот так. Ты на сегодняшнем собрании «Бригантины» был?
— Не смог, понимаешь.
— Собирался ведь?
— Собирался, — Арсений шумно вздохнул, — да разве же я себе принадлежу?! С утра в Горздрав вызвали, оттуда на базу поехал — узнал: оборудование прибыло, орал, доказывал, выдирал у них локальный рентген, манипуляторы, трубки Векслера, вернулся в девятом часу, транспорт готовил. Если завтра не довезем — все, крышка, не видать нам ничего!
— Жаль! — сказал Николай Петрович.
— Конечно, жаль…
— Арсений, — вмешалась Тамара Михайловна, — это надо было видеть. Надо было видеть их глаза, их лица… Сколько света и радости в них появляется!
— Знаю, врачи говорит — после каждой вашей «Бригантины» нервное возбуждение неделю держится, пульс учащенный, сон поверхностный…
— А настроение? Настроение, дядя Арсений, какое?!
— Ну, настроение измерять — такого прибора еще нет.
— Есть такой прибор, — сказала Тамара Михайловна, — вот он. — Она приложила пальцы к глазам. — Я вижу, как меняется к лучшему и настроение, и общее состояние, а если не веришь, поваров спроси, они тебе скажут: почти все поголовно добавки просят на следующий день. Это тебе о чем-то говорит?
