На обследование положат?
— Не-ет… Совсе-е-м… В тре-е-етий…
Вот оно! Знал же я, что так может быть, да только отгонял от себя эти мысли, думал, нет, не случится с ней такого.
— Сколько лежать?
— Го-о-од…
— Ну что ж, — сказал я, — надо так надо. Зато выздоровеешь. Ты же хочешь выздороветь?
— Хо-о-очу…
Ну, ничего, полежишь, книги почитаешь, ума наберешься, они тут, видишь, все какие умные! Я бы и сам с удовольствием…
— Да-а-а, это ты говори-ишь то-олько…
Конечно, говорю. Я подумал, что скорей бы умер, чем лежать целый год на спине. А сам сказал:
— Да нет, я серьезно… Послушай, вот хочешь, я каждый день буду приходить к тебе, а когда уеду — письма писать. И ты мне писать будешь, ладно?
Она опять заплакала.
Ну, брось, хватит. Ты же знала, зачем приехала…
— Зна-а-ла, а все-таки думала…
И тут я услышал голоса. Их голоса — я сразу узнал. Они втроем шли через парк, домой, как видно, шли и разговаривали — громко, весело так…
Я прижался к дереву, чтобы скрыться в тени, и Сашу притянул к себе, чтобы она тоже в тени была.
— Ты что? — испугалась она.
— Помолчи, пусть пройдут.
Они прошли совсем рядом. В середине шла Тамара Михайловна, слева от нее ОН, а по другую сторону — Таня, держали ее под руки.
— Это он спросил, — говорил Николай Петрович, — я узнал его голос.
— Нет, папа, не он, я видела.
— А, по-моему, он, Танечка, ты ошибаешься.
— Да нет, папа, это Вадик Решевский спрашивал, я видела, но на вечере он был, даже помог мне Алешку довезти.
— Значит, он был, пришел все-таки?
Пришел, пришел, Коля, — вмешалась Тамара, — я его тоже видела, он у самой стены стоял. — И мне тоже кажется, что это он спросил.
— А я…
— Не спорь, Татьяна! — прервала она Таню. — Обязательно тебе надо перечить.
— Ну, пожалуйста, если вам так хочется, — обиженно сказала Таня.
Они уже удалялись. Тамара Михайловна еще что-то сказала, я услышал только, как в ответ они весело засмеялись, и он сказал: «А главное — вечер удался…»
Их голоса уже утихли, а мы все еще стояли вот так, прижавшись друг к другу. Я не отпускал ее, и она замерла, не шевелилась.
— Как тихо… — шепотом сказала она.
— Да… Я даже слышу, как стучит твое сердце.
И я слышу, — прошептала она. А потом заговорила чуть громче, с глубокой тоской: — Я вот думаю, отчего это одни люди такие счастливые, все у них есть — и здоровье, и отец с матерью рядом, и все, все у них хорошо…
Я погладил ее мягкие, тонкие волосы, и она вдруг всхлипнула.
— Те-тебе жаль меня?
— Ты хорошая, — сказал я сам не знаю почему, — ты… очень хорошая!
