Она вдруг всхлипнула и тут же губу закусила, чтоб не зареветь. А мне вдруг до того жаль се стало, сил нет. Вот так бы взял сейчас за плечи, прижал к себе и не отпустил бы никуда.
— Да ты не печалься так, — говорю, — будешь ты еще сидеть вместе с отцом, и песню любимую петь будешь. Все у тебя еще будет.
А сам подумал, что никто никогда не садился вот так со мной рядом. Магнитофон дарили, джинсы приносили, деньги давали, а вот так, чтоб сказать — споем нашу любимую…
И холодно мне вдруг стало. Как будто я один в этом море. Как будто нет вокруг ни одной живой души, только темно-зеленая вода без конца и без края, во все стороны. Я даже вздрогнул.
— Ты у Николая Петровича живешь? — спросила она.
— Да. В гости приехал. А ты надолго сюда?
Если б я знала! — она с тоской посмотрела вокруг. — Позвоночник стал болеть, мама привезла сюда, сказала ненадолго, только обследуют. А вот уже третий месяц пошел…
— Что врачи говорят?
— Подождать надо, говорят. Лечат.
— Ты в каком корпусе?
— Во втором.
Ну, это ничего, — говорю я тоном знатока, — лишь бы не в третьем.
Да, лишь бы не в третьем, — как эхо откликается она и не отрывает глаз от воды. — Только боюсь, как бы не перевели.
— Ну, что ты, так не бывает! — бодро говорю я.
— Бывает, — тихо произносит она. И такой у нее голос, что у меня мурашки бегут по спине.
— Послушай, — говорю я, — у тебя, наверно, друзей тут нет никого? Да?
— Да.
— А хочешь я буду каждый день приходить к тебе? У меня маг есть, записи потрясные. Песни петь будем, эту самую… твою любимую споем. Хочешь?
Она отводит взгляд от воды, долго смотрит на меня, не мигая, своими грустными глазами, и я вдруг открываю, что они у нее такого же цвета, как вода в море.
— Хочу, — еле слышно говорит она.
Уже вечером, дома, Николай Петрович спросил меня, удалось ли подобрать мелодию к стихам Алены. Послезавтра они в корпусе будут проводить очередное собрание клуба «Бригантина» — есть у них такой клуб мечтателей. Я сказал, что пробовал, но ничего не получилось.
— Жаль, — вздохнул он, — это было бы так здорово… Ну, да ничего. Но ты приходи обязательно, думаю, интересно тебе будет. Придешь?
— Ладно, — сказал я, — постараюсь…
Николай Петрович вышел на середину зала, поднялся на деревянный, обтянутый зеленым плюшем помост, сделанный специально для таких случаев, оглядел ряды кроватей, расставленных так, что они лучами расходились от помоста во все стороны, образуя несколько кругов, затем оглядел края зала, где на стульях, скамьях, а то и просто прижавшись к стенам, собрались те, кто был на ногах, увидел внимательные, жадно раскрытые, устремленные к нему со всех сторон глаза и почувствовал, как знакомое волнение входит в душу.
