— Нет, нет, благодарю вас, — сказал Фортескью. — Это не по мне. Я хочу сказать, что никогда не пью.
— Все пьют. Иначе не проживешь.
— Ну, разумеется — я пью воду.
— В самом деле?
— О, да, несомненно. — Он пугливо взглянул на лежащее на диване тело, потом на Д., стоявшего возле дивана, как часовой. Он участливо поинтересовался: — Вы поранили лицо?
— Увы.
Молчание стало почти осязаемым. Оно затягивалось, как проводы гостей у радушных хозяев. Наконец Фортескью сказал:
— Мне нужно возвращаться.
— Неужели? — сказала Роз.
— Нет, не буквально, конечно. Я хочу сказать, мне не хочется мешать вашей вечеринке.
Он оглядывался по сторонам, искал глазами бутылки и рюмки. В комнате было что-то такое, чего он никак не мог понять.
— Эмма не предупредила меня…
— Вы, наверное, часто разделяете ее одиночество?
Он покраснел и сказал:
— О, мы добрые друзья. Мы оба, видите ли, групперы.
— Кто-кто?
— Оксфордские групперы[27].
— Ах, вот что! — воскликнула Роз. — Домашние вечера, гостиница «Браунз», Крауборо…
Посыпались названия, которых Д. никогда не слыхал. Не впадает ли она в истерику?
Фортескью просиял. Его старческо-младенческое лицо напоминало широкий белый экран домашнего пользования, на котором родители показывают детям только специально отобранные, прошедшие строгую цензуру фильмы. Он пролепетал:
— Вы у нас когда-нибудь бывали?
— Нет. Это не для меня.
Он еще раз оглянулся на диван: на редкость прилипчивый тип, приходилось следить за беседой — стоило ее неосторожно пустить не в то русло, как он тут же растекался морем слов.
— Обязательно приходите! У нас бывают разные люди, и бизнесмены, и консерваторы — однажды был даже помощник министра внешней торговли. Ну, и конечно, всегда Фрэнки… — Он почти вплотную подошел к дивану, с жаром объясняя: — Это религия, но прикладного характера. Она помогает жить, учит ладить друг с другом, потому-то между нами и царит справедливость. Мы имеем громадный успех в Норвегии.
— Что вы говорите! — подхватила Роз, надеясь отвлечь его. А он, не сводя выпученных глаз с затылка мистера К., продолжал:
— К примеру, вас что-то беспокоит — понимаете, о чем я говорю? Ничто так не очищает, как общение на семейном вечере. Другие всегда вам посочувствуют, ведь многим приходилось испытать что-то похожее… — Он слегка наклонился вперед и забеспокоился: — Все-таки ваш друг выглядит больным… Вы вполне спокойны за него?
Фантастическая страна, — подумал Д. В мирной жизни куда больше чудес, чем на гражданской войне. Война упрощает жизнь — не волнует секс, не интересует проблема международных языков, не думаешь даже о личной карьере. Волнует только, что бы поесть и где укрыться от бомб и снарядов. Фортескью сказал:
