Отчего мне было грустно – это объяснить нетрудно… ведь знаний в голове за ночь не убавилось… Любка моя вспомнилась, ее черты смешались в голове с чертами этой женщины – и стало грустно, что так может быть. Для радости причин не сыскать, а для грусти их полно вокруг нас. «Прощай же? Грусть/И здравствуй, грусть/Ты вписана в квадраты потолка…»[8] – кажется, такое сравнение придумал поэт.
– Давай вставай, а то сейчас уснешь и базар проспишь, а мне сюда на телеге ехать недосуг, дел много.
– Как же я встану, ты с меня рубаху ночью снял, а обратно не надел. Пока обратно не наденешь, не встану.
– Нет, придется тебе, золотая, самой потрудиться, а то ни ты, ни я на базар не попадем. А дети встанут – так им будет на что посмотреть.
Любава выскользнула из-под покрывала и потянулась всем телом, повернувшись ко мне спиной. Ее густые, не заплетенные в косы волосы окутывали ее и светились неяркой золотой короной в свете лучины. Затем она нагнулась, делая вид, что ищет что-то под лавкой. Шлепнув ее по заднице, прижал ее упругое тело к твердому металлу и накрыл ее уста, возмущенно шепчущие, какой я негодяй, запрятавший ее рубаху, а теперь пользующийся ее беспомощностью.
– Рубаха твоя на столе лежит. Чего ты ее под лавкой ищешь? Мне пора, пожелай мне удачи, сегодня она нам ой как нужна будет. Я спою тебе еще колыбельную, обещаю. Не забудь ничего из того, что сказывал, дорога дальняя. Главное, дурниц не наделайте и глазами своими на людей не пяльтесь.
– Иди уже, советчик. Ничего с вами сегодня не будет, езжай спокойно. И мы доедем, не боись. А вот что дальше – то мне неведомо.
Придя на постоялый двор, я застал всю компанию уже в зале. Народ встретил меня радостными криками и требовал подробностей проверки. Особенно их интересовал вопрос, достаточно ли глубоко я проверил способности претенденток, с разных ли сторон подходил к этому вопросу. Мои отмазки, что я выпил вина и с устатку прямо на лавке уснул, только убедили народ в моей скрытости. Они меня мордовали, пока я не выдумал историю про полеты в ступе и дикую любовь под морозными звездами с кровожадной ведьмой, обещавшей меня загрызть, если буду лениться. Не удивлюсь, если именно эта интерпретация событий получит широкое хождение в нашем селе.
На базаре осторожный Иван выставил только мой злополучный доспех и отправил меня за святой водой. Дорогие цацки он светить запретил, резонно полагая, что сегодня избыточное внимание нам только во вред. Мы их разделили между собой, исходя из заниженной цены, которую согласен был нам дать за них местный торговец. Чем продавать по такой цене, лучше мы сами у себя их купим.
