Анна крепко обнимала его одной рукой за талию, как будто боялась, что он сбежит. Она сияла. Он тоже улыбался, но что-то в выражении его лица не понравилось мне. Анна взяла меня за руку левой, свободной рукой — такие томные голливудские жесты я видел только в старых фильмах — и сказала чуть хрипло, что ей доставило большое удовольствие со мной познакомиться. Что они всегда мне будут рады.
Я поцеловал ей руку.
Я изо всех сил сдерживался, чтобы не обнять Сабину, и мне это удалось. Как два чопорных иностранца, растворились мы в прохладной темноте.
39
— Ну, теперь ты сам это видел. Ты должен был насладиться, — сказала Сабина, едва мы сели в машину.
— Ты не имеешь в виду индейку.
— Нет, — живо откликнулась она. — Я имею в виду удивительный театр, который эти двое разыгрывают уже сорок лет.
— Это тебя очень занимает?
— Это раздражает меня.
— Вижу. Но почему?
— Не правда ли, грустно? Единственное, что она умеет делать хорошо, это тратить деньги. Его деньги. А после придирается и насмехается над ним.
— Он жалуется тебе на Анну?
— Не то чтобы… Только: нет, это Анне не понравится. Или: это невозможно — Анна рассердится. Разве это жалобы? Ему нельзя курить, нельзя пить, нельзя много работать, надо вовремя приходить домой. Она всегда, всем сердцем не терпела его занятий, а между тем?! Тратит, тратит… Каждые два года полная смена мебели, новый нос, круговая подтяжка, новая одежда…
— Откуда ты знаешь, что ее раздражала его работа?
— Знаю.
— А она работала?
— Она занималась детьми. С помощью десятка нянек, конечно. Нет, она не глупа. Она пошла учиться в сорок пять, она говорит по-испански и, кажется, по-французски — ну и что из того?
— Сабина! Тебя разозлило, что он так тепло о ней говорил?
— Это его дело.
Мне вдруг надоела моя собственная обеспокоенность и то, каким идиотом я себя выставлял.
— Эти всё твои чертовы секреты! Меня тошнит от них!
Стало тихо.
И я, конечно, сразу пожалел о сказанном.
Она смотрела в окно, поджав губы.
— Я очень долго была его правой рукой. И до сих пор ему помогаю. Мы очень близкие друзья!
Она не смотрела на меня.
— Ты трахаешься с ним, что ли?
Она покачала головой, напряженно глядя перед собой. Когда она вышла и пошла к двери, я остался в машине. Вдруг она остановилась, постояла спиной ко мне, потом вернулась и постучала в окошко.
Я нехотя опустил стекло.
Лицо ее ничего не выражало, когда она сказала:
— Извини, Макс. Я не могу этого объяснить. Это тебя никак не касается…
Она прижала ладони к ушам, словно защищаясь. В глазах застыла безнадежная тоска. Юбка приподнялась, и мне стал виден край просвечивающих сквозь колготки трусиков.
