– Значит, уже шесть моторов, – подытожил следователь. – Мог ли Волнорезов забрать себе двигатель так же, как Грибов? – спросил он, закуривая сигарету.
– Зачем он ему? – пожал плечами Колюшкин. – Парень учится на охотоведа. Кончает заочный сельскохозяйственный институт. В прошлом году он забегал ко мне, когда приехал экзамены сдавать…
– Ну что же, хорошо. Но проверить надо, – сказал следователь, сделав в записной книжке пометку, что нужно запросить районную милицию Медвежьего Мыса навести справки о Волнорезове.
– Костя Волнорезов с Альбертом Грибовым возили тогда металлолом. У Грибова были шоферские права первого класса. А Волнорезова я направил к нему грузчиком, – добавил Колюшкин вспомнившуюся ему подробность.
– Если узнаете что-либо новое по этому вопросу, сообщите, – сказал следователь, прощаясь с бывшим инженером аэроклуба.
1
Дом улангаевского старожила Михаила Гавриловича Чарымова стоит на берегу Югана. Рано утром выйдет старик на крыльцо, что тебе на капитанский мостик, – и вот она перед глазами полуподкова берега. Ходовые лодки, обласки вклинились носами в песчаный оследок убылой за ночь воды.
В полдень дед Чарымов, накладывая клепань на трещину в днище обласка, пришивая латку проволочными скобами, все возвращался мысленно к последней сельповской новости и думал про Костины причуды: «Мужику тридцать лет, а с детством, язви его, видать, не распрощался. Куролесит все. Ищет чего-то».
Четыре года назад привез Костя Волнорезов в деревню десять щенят промысловых лаек. Немалые деньги ухлопал. Подросли щенята, оставил себе Костя три кобелька и две сучки, а остальных задарма роздал улангаевской ребятне. Хорошие выросли у него лайки: за соболем, белкой и крупным зверем идут, как заговоренные. Собаки – дело понятное, промысловое, а насмешил Костя с дружком своим Ильей старых и малых, когда стал скупать кошек по юганским деревням. Засадили они с Ильей в клетки кошек с котятами, увезли в тайгу. Решили рыбаки да охотники: тронул Костины мозги недобрый червь. А через два года, вот так же весной, пошли другие толки. Пропадали Костя с Ильей всю зиму в урмане, а вернулись – сдали в заготовительную контору около тысячи соболиных шкурок. И не каких-то рыжих, малоценных, а первосортных смолисто-черных. Такого не случалось на Югане. Не может быть, шел шепоток, чтобы два мужика и старуха за зиму отпромышляли столько соболиных мехов. За сезон охотник берет сорок или пятьдесят соболей, а тут… И поползла скользкая молва, виляя от дома к дому: «Обирают варнаки кержаков да старообрядцев, которые позабились в глухие таежные щели доживать свой век. Или спиртом охотников опаивают да подграбливают как в старину, бывало, купчишек».
