Разбеременится тайга в бабье лето и, ласково-задумчивая, притихнет, успокоится, выполнив свою извечную работу. Но взвизгнет северный ветер, пригонит из Заполярья стада диких туч. Срежет сивер переспелую шишку с кедрача, кровавым дождем разбросает сладкую ягоду по мшистой земле. Отбушует зима, и снова повторится все сначала: придет новая весна, новая молодость юганской земли. Только юность человека не повторится…
Шаманов долго стоял на берегу Югана, а южак нетерпеливо трепал полы брезентовой рыбацкой куртки, пузырил ее на спине, будто торопил скорее вернуться в брошенную деревню Мучпар, где пролетела неповторимая юность Андрея.
Когда-то произошло укрупнение охотничьих артелей, и люди из деревни ушли в Улангай. И теперь вдоль берега вытянулось в одичалой немоте с десяток уцелевших домиков: окна забиты досками, обрубками жердей; пригоны, стайки, огороды заросли лебедой. Пустуют раскорчеванные поля, ветер засеял их по краям молодым осинником. Раскачивается полуоторванная доска, тоскливо скрипит, как стонет. Хлябает и охает на крыше у трубы лист ржавой жести.
Здесь ветер и река выкормили и вырастили его.
Неторопливо подошел Андрей к дому возле одинокого низкорослого кедра. Постоял. Потом оторвал от окон доски, надергал из паза пригоршню мха, стер со стекол потеки грязи. Тихо, словно опасаясь кого потревожить, вошел в избу. Ударило запахом плесени и старой гари от полуразвалившейся печи.
– Вот и вернулся ты, Шаман, в родной дом, – неожиданно для себя сказал он вслух.
Пусто. Андрей долго смотрел на покрытые пылью и паутиной стены. Каждый вбитый гвоздь будил воспоминания: там, в переднем углу, над столом, висело зеркало, ближе к окну – книжная полка. Андрей перевел взгляд на потолок. Над печью виднелись еще следы дробин от случайного выстрела. Он подошел к дверному косяку, стер налет с сухой плесени. На растрескавшемся от времени гладком дереве сохранились зарубки. Ежегодно восьмого февраля, в день рождения сына, мать отмечала его рост охотничьим острым ножом. Сел Андрей на подоконник, и память унесла его в далекое детство, на другую сторону Югана. Вот она, эвенкийская деревня: дымят печи, слышится лай собак, скоргочут уключины лодок, постукивают греби…
Рано Андрею пришлось взяться за работу – за охотничье ружье и рыбацкую снасть. Двенадцатилетним парнишкой он наравне со взрослыми уплывал на обласке в залитые половодьем луга, ставил сети и фитили – добывал язей, щук, карасей. Когда умирало половодье и обрезались берега, таскал Андрей волоком легкий берестяной обласок на дальние озера, богатые крупным карасем. Рыбу сдавал на засольный пункт только мерную, крупную. А мелочь – ельца, чебака – мать оставляла на урак, сушила в этой русской печи, в вольном жару, и в зимнее время варила вкусную уху-урашницу из жировой весенней рыбы.
