— Еще одно: останься здесь, возьми все это. Я хочу начать сызнова, и любая, самая маленькая вещичка отсюда… сама понимаешь… поступай с этим как хочешь. Что же касается формальностей, придется подождать — я совсем не знаю, что здесь творится.
Она махнула рукой, считая дело поконченным, сразу же оживилась, предложила чаю. Я поблагодарил.
— Мне хотелось бы только вымыться, — сказал я. — Ванна, надеюсь, в порядке?
— Колонка испорчена, но я могу нагреть воды в кухне. Скажи, тебе что‑нибудь нужно?
— Благодарю.
— Я должна тебе деньги, хотя бы за вещи, которые продала. Наверняка пригодятся.
Я вошел в ванную, с сожалением косясь на газовую колонку, снова испорченную, в зеркале увидел свое обнаженное тело. Улыбнулся: как же я выглядел Тогда? Я уже сидел в ванне, настоящей ванне с желтыми потеками и отбитой эмалью, когда Катажина просунула в дверь новое полотенце. Я заметил, что она смотрела на меня немного дольше, чем это было необходимо, окидывая взглядом мое тело; я поймал этот взгляд, вдруг потускневший, злой. Порядок, так должно быть, и иначе быть не может. Только бы не поддаться какой-либо слезливой растроганности. Дело сделано. Следующее: тетка Тереза. Надеюсь, она живет по старому адресу.
Не хотелось выходить из теплой воды, но наконец я вылез. Теперь оставалось только прощание.
— Загляни как‑нибудь ко мне, — сказала Катажина. — Мне придется сменить квартиру, она слишком велика, а коммунисты будут такие реквизировать.
Она протянула мне деньги, но я не взял.
— До свиданья, Кася.
— Ромек, а что стало с человеком, из‑за которого произошло все это? Не знаешь?
Я не знал. Человек, который скрывался у нас несколько дней, пропал, исчез бесследно. Я даже не знал, кем он, собственно, был и как его звали, хоть и предполагал, что он важная фигура, что подтвердило следствие и вся эта история со мной и Катажиной. Однажды его препоручил мне двоюродный брат, попросив спрятать на два — три дня; через три дня незнакомец, который велел называть себя «Юзефом», ушел от нас, а на следующую ночь нагрянули немцы. Искали «Юзефа». Исчез не только он, но также и Кароль. Я знал только из писем отца, что пропал без вести, и полагал, что тетка Тереза, мать Кароля, могла бы многое объяснить.
— Жаль, — прошептала Катажина. — Даже неизвестно, к чему все это было. И самое скверное, — не знаешь, черт побери, за что. Ни за что.
Но вот уже снова подъезд и улица. С Белян возвращались люди, раскрасневшиеся от усталости и алкоголя. Несли цветущие ветки, пустые сумки и корзины. Славьтесь, луга цветущие, горы, долины зеленые…
