Довольно долго было тихо, он даже устал ждать. И тут что-то грохнуло в сарае, раздался вопль, зазвенела посуда, будто свирепая собака загнала в угол отчаянного кота. Катавасия в сарае продолжалась секунд десять, сопровождаясь грохотом падающих предметов и звоном разбиваемых стекол, потом клубок тел выкатился под открытое небо, в сад. Монумент, падая, дотянулся-таки до вьета, ухватил его железной пятерней за спину. Чен изо всех сил выгнулся, рванулся, зашипел от боли, лягнул опера пяткой в причинное место — и вырвался! Вихрем пронесся он мимо остолбеневшего Авенира, юркнул в дыру — и был таков. Лишь круглые кошачьи глаза злобно и торжествующе блеснули.
Можаев только и успел поднять руки, раскрыв рот, да опустить их. Увы! Хватательный рефлекс у этого мечтателя был совсем не выработан!
Как звучно и разнообразно материл его Грешников! Каких только эпитетов и сравнений не выискивал, охая и придерживая пострадавший орган! Выпустив пар, опер со стоном сел на бревно у стены сарая, посмотрел на клок Ченовой рубахи в пятерне. В голосе его зазвучало усталое удивление:
— Надо же, зверюга! С мясом вырвался! Кровища, смотри! Это я ему шкуру со спины содрал! А я еще думаю — как это он вырвался? У меня никто еще не вырывался! Но я был прав — в сараюшке мак варил этот кудесник. Не бог весть что, но уже можно брать. А там уж мы его раскрутим и по Михалычу с Низовцевым! Я его сейчас в розыск по городу подам! Некуда ему деться будет, побежит к своим, в логово. А там мы его и накроем!
Бывают в романтической жизни сыщиков и скверные прозаические моменты. С одним из них Авенир познакомился в тот же вечер. Омоновский наряд на трех автобусах нагрянул в Евразию. Оцепив общежитие, ребята в масках всполошили обитателей этого улья, прочесав все три этажа. Грешников самолично рыскал по комнатам, напрасно выискивая Чена, а всех подозрительных, напоминавших его, направлял во двор к Авениру для опознания. Можаев, понурясь, стоял у машины. Его нежная душа русского интеллигента в четвертом поколении страдала. Тихая покорность обитателей Евразии заставляла его ощущать себя опричником и палачом. Старик спустился к выходу и подошел к нему мелкой тряской походкой.
— Зачем вы ищете Чена, Авенир Аркадьевич? — мягко спросил он.
— Это не я его ищу,— малодушно отрекся Авенир.— Это милиция. Я ищу убийцу одного бизнесмена.
Ох это чистоплюйство! Не доведет оно россиянина до добра!
— Чен не убивал Низовцева,— возразил старик, заглядывая в голубые глаза горе-сыщика.— Он был в это время с нами. Его все видели. Вьеты не убийцы.
