— А-а-а… — тихонько завыл тот, выронил нож и присел, прижимая руку к груди. Рука распухала на глазах.
— Ну ты… Это… Чего ты? — участливо спросил Авенир.— Сам же виноват.
Ему было неловко перед маленьким вьетом, точно он с ребенком связался. В темных глазах бедолаги появились слезы страдания и досады. Он отвернулся к стене и скреб от боли босыми ногами по кафелю лестницы. Авенир пододвинул к нему слетевшие во время борьбы шлепанцы.
Тут за спиной у него зашаркали шаги. Он перехватил покрепче тяжелый ключ и оглянулся. Сверху торопливо спускался мелкой походкой заморенного ослика тот самый старик с детским лицом. Только сейчас оно было озабоченное и сострадающее. Не обращая внимания на Авенира, он подошел к вьету, что-то сказал и взял пальцами его посиневшую руку. Тот покорно отнял руку от груди, зажмурился в ожидании боли.
— Это он сам… — пробормотал Авенир, переступая с ноги на ногу, как драчун-школьник возле учителя.— Первый напал…
— Помолчите минутку, Авенир Аркадьевич,— попросил старик тоненьким голоском, не оборачиваясь.
Не взглянув на онемевшего Авенира, старик присел рядом с вьетом, как-то по-особому прихватил его руку под локоть, сжал пальцами левой руки выше ушибленного места, а правой ладонью медленно, с усилием провел над ушибом сверху вниз, скрючив при этом пальцы и что-то приговаривая. Дойдя до пальцев пациента, он резко дернул кистью, будто что-то отбрасывая. Так он проделал раз пять, потом отпустил вьета. Тот изумленно смотрел на свою руку и шевелил пальцами. Слезы высохли. Он поднялся, хотел тряхнуть рукой, но старик с улыбкой остановил его, что-то сказав. Вьет низко поклонился старику. Потом поклонился Авениру, сложив руки на груди, и что-то попросил.
— Коснитесь его головы в знак прощения,— сказал старик негромко.— Он признает, что был неправ, и обещает выбросить нож. Пойдемте наверх, я наложу ему повязку.
Поддерживая пострадавшего под руку, старик легко поднялся по ступенькам. Авенир тащил за ними свой саквояжик, ошеломленный происходящим, но не забывал присматриваться.
Коридор третьего этажа был разделен надвое перегородкой с дверью. В передней части двери с петель были сняты и комнаты с коридором объединены в нечто целое. Тут было побогаче: стояли телевизор и видик, висели тонкие восточные гобелены, местами подпорченные не то огнем, не то сыростью. Это было нечто вроде клуба.
— Они никак не могут смириться,— сказал старик с улыбкой, когда вьет ушел, прихрамывая и бережно неся перед собой руку на перевязи.
