— Инес жива.
— Если она жива, ты поработил ее. Нашел способ, извернулся. Держишь взаперти. Возможно, даже заточил ее душу в кристалле. Пользуешься ее репутацией, как вор — чужим добром.
— Это не так.
— Пусть она сама подтвердит мне, что я ошибаюсь. Я долго медлил, Циклоп. Мне стыдно за каждый миг промедления. Ты был любовником Красотки? Не лги мне! Конечно же, был. Я тоже — так давно, что это кажется сном. Если бы ты знал, сколько ей лет на самом деле… Я иду наверх, а ты жди здесь. Или беги, если чувствуешь за собой вину. Метель скроет твои следы. Когда я вернусь, будет поздно бежать.
— Ты никуда не пойдешь.
— Надеешься остановить меня? Плохо же ты знаешь Пламенного…
— Плохо, — согласился Циклоп. — Но у меня есть одно преимущество.
— Молодость?
Симон улыбнулся. Видно было, как мало он ценит чужую молодость.
— Я о другом, — сказал Циклоп. — Ты меня не знаешь вовсе.
— Двадцать лет ты живешь здесь. Я видел тебя сотню раз.
— Видеть и знать — разные вещи. Ты видел меня и раньше, прежде чем я объявился у Красотки. Забыл, Пламенный? Ясное дело, забыл. Хочешь выяснить, что ты еще забыл?
Маг встал. В глазницах Симона полыхал костер. Встал и Циклоп — в дверях кабинета. Повязка на его лбу почернела, сморщилась. Миг, и кожаная лента вспыхнула, сгорая дотла. Пепел осыпался на щеки и подбородок, делая Циклопа братом-близнецом сипухи. Только Дура сидела в клетке, а Циклоп был на свободе. Матовый камень в центре лба проснулся, наливаясь млечным сиянием. Полная луна, ведьмин манок; радужный опал в розетке из лепестков живой плоти. Ни один рубин или сапфир не мог похвастать лучшей оправой. Под кожей от камня во все стороны тянулись жилы — синие, вздувшиеся от напряжения. Черви, змеи; часть их собралась у висков в неприятные жгуты.
Освещенное камнем-луной, морщинистое лицо Циклопа — убежище теней — сделалось юным, и оттого ужасным.
— Испытываешь меня? — рассмеялся маг.
Хохот Симона — голос вьюги — наполнил кабинет.
— Меня? Симона Остихароса?!
— Ты останешься здесь, — прохрипел Циклоп.
Он уже чуял все необходимое — так зверь чует ароматы леса, так музыкант слышит звучание оркестра. Известняк башенных стен. Гранит облицовки. Ломовой плитняк фундамента. Мрамор статуй на втором этаже. Бриллианты, изумруды, аметисты в перстнях и жезлах, оставленных для настройки. Нефритовое панно в зале для приемов. Лалы и багрово-красные гранаты — цепочка капель земной крови, утопленная в навершии Симонова посоха. Камни, камни, камни. Даже левая рука Остихароса, в которой камня было больше, чем хотелось бы магу, вплела свое пение в общий хор. Глаз во лбу пульсировал, как маяк, готовый в мгновение ока созвать к берегу эскадру кораблей — и бросить их на врага.
