В общем, охреневший вконец «шнурина»! Служить еще и служить, а туда же — про парадку он размечтался… Про дембель весной! Аж 1986 года! А на дворе 84-й… Так ведь какие мысли-то приятные. И светлые!
Пока витал в облаках, дошел до эвакопункта. Ну, думаю, интересно, как-то меня фрукт этот экзотический встретит.
Выходит. Делаю вид, что ничего вчера не было.
— Ну что, будут сегодня «вертушки» на Гардез?
— Не знаю; должны вроде быть.
Отвечает неожиданно миролюбиво. Интересно, с чего бы это?
Задуматься о возможной причине перемен в его настроении не успеваю. Над взлеткой раздается уже хорошо знакомый мне свистящий рокот «Ми-8». Внутри что-то сжимается — вдруг «моя». Тогда через минут сорок буду в Гардезе. И все по новой…
«Вертушка» уже близко, причем заходит прямо на эвакопункт. Неужто до такой степени повезло? Красиво так заходит, от солнца, только силуэт вижу. Волна пыли уже до нас добивает. Метров 20 до вертолета. Только завис он низко над землей и не садится. Странно…
Тут хозяин эвакопункта, повинуясь какой-то только ему понятной логике, хватает носилки и несется к вертолету. На бегу оборачивается и кричит что-то мне. Разобрать из-за рева движков ничего нельзя, но по инерции бегу за ним.
Он уже подбежал к «вертушке», оттуда ему что-то кричат. Он подает им носилки, а из «вертушки» высовываются ручки точно таких же носилок.
Тут подбегаю я. Он жестами показывает — мол, хватайся за носилки. И мы почти на вытянутых над головой руках принимаем их из отсека вертолета.
Немного завалившись на мгновение на бок, «восьмерка» резко уходит вверх, и вскоре ее рокот лишь чуть слышен где-то вдалеке, а потом и вовсе пропадает.
Наступившая вмиг тишина оглушает.
«Оглушает» и открывающееся моему взгляду зрелище. Светит солнце, дует легкий теплый ветерок, колышет редкие выгоревшие травинки. Вдалеке красивым силуэтом вырисовываются горы… А перед нами на носилках лежит мертвый солдат. На нем светлый легкий комбинезон, каких я еще не видел. Тельник. На ногах кроссовки. Он лежит на спине с каким-то непостижимо спокойным, умиротворенным выражением лица. На комбезе ни капли крови.
На первый взгляд можно даже подумать, что он уснул, если бы не маленькая, аккуратная дырочка у него во лбу… Ну, не подберешь других слов — именно аккуратная. Она и расположена ровно посреди лба, и края у нее какие-то ровные.
То, что он солдат, я понял сразу — лицо совсем мальчишеское. На щеках пушок, особенно заметный на фоне загара. Загар у него какой-то бронзовый, красивый такой. Волосы светлые, выгорели совсем. Рукава комбинезона закатаны по локоть, руки тоже загорелые… Но самое поразительное — чудовищное спокойствие в его лице. Как будто, правда, не пуля его убила, а просто заснул, уморившись на жаре. Именно от этого особенно не по себе.
