Вспоминался дом, и я невольно вздыхал. Все это уже в позапрошлой жизни — дом, девчонки, цветы. Еще в Фергане это казалось хотя бы вчерашним. Все-таки Союз… А здесь даже трудно поверить, что все это по-прежнему существует. Что едут сейчас по утренней Москве машины, поливают мостовые. Что бегают по квадратикам паркета в моей комнате солнечные зайчики. Что где-то там спокойно спят мама, братья, Женька… Женька, которая хоть и не дождется, наверное, но которой готов подарить все цветы мира… Там все по-прежнему, только нет меня. И не будет еще очень-очень долго. Даже подумать страшно — как долго… Но на душе стало почему-то тепло. Видно, я неисправимый романтик…
Так и осталось в моей памяти то утро — теплым, светлым и трогательным. Утро, когда я осознал, что теперь Афганистан — это и моя жизнь… Правда, это было, пожалуй, последнее тепло души на многие месяцы.
Скоро вернулась с боевых рота — и мы поняли, что значит «вешаться»… Начались самые, пожалуй, тяжелые полгода моей жизни. Полгода, когда первый и последний раз в жизни задумался — не лучше ли не жить вообще, чем жить так… Ты «шнур».
Ты никто, и звать никак… А если нужен, есть универсальный оклик для любого из нас: «Один!..»
— Один! Сигарету!..
— Один! Воды!..
И не дай бог не будет через минуту сигареты, воды, листка, ручки, иголки, подшивы, щетки и еще черт его знает чего…
— Сюда иди, сука! Нагнулся! Шею расслабил, мотаешь головой… — И хрясь ребром ладони по нагнутой шее!..
И так — день за днем, неделя за неделей… Беспросветные, безнадежные, одинаковые…
Чужая боль
(октябрь 1984 года, Кабул, Центральный военный госпиталь)
Следующие месяца полтора вычеркнуты из моей жизни. Напрочь. Потому что не было ее, жизни. Было выживание. На грани, на пределе. Даже воспоминания о том времени только черно-белые. Хотя нет, одно цветное имеется…
Сентябрь, мы всей ротой рысачим где-то на окраине бригады — тактика. Днем еще очень жарко. Мы, молодые, еще не привыкли к недостатку кислорода на этом высокогорье и еле тащим ноги. Все в поту, в пыли, увешанные оружием и амуницией. И вот этим звенящим табуном пробегаем мимо какого-то капонира и… И видим картину, неожиданнее и нереальнее которой вообразить трудно.
Капонир представляет собой земляную насыпь в форме подковы, высотой метра полтора-два. С углублением внутри около полуметра. В нем может располагаться техника или могут храниться боеприпасы. Но внутри этой подковы лежит бомба. Нет, не авиационная бомба. А секс-бомба! Да-да! Самая настоящая женщина! И мало того — она еще и ГОЛАЯ! Из одежды только темные солнцезащитные очки. И такая она вся спелая, знойная, загорелая… И ноги при этом так нецеломудренно раздвинула, что даже мы, замотанные до полубессознательного состояния и голодные «шнуры», как-то встрепенулись.
