Он наложил себе на тарелку новую горку мясного салата и, уплетая его за обе щеки, выдвинул предложение. Жан-Люк, ты можешь мне не верить, но этот русский спокойным дикторским голосом огласил следующее: в обмен на право узуфрукта в отношении его выдающейся жены — клянусь, он так и выразился, «узуфрукт» — я должен был предоставить Игорю:
а) единовременно десять тысяч американских долларов в неповрежденных стодолларовых купюрах выпуска после 1993 года;
б) Шенгенскую визу для него и для Сони;
в) скромную сумму содержания — тут он задумчиво, сложив губы трубочкой, возвел глаза к потолку, — равную шестистам, нет, лучше семистам долларам в месяц;
и наконец: раз в две недели — длинный уик-энд, начиная с вечера в пятницу, для них обоих в чистом туристическом отеле.
— В отеле? — озадаченно переспросил я. — Но где именно?
— У вас в Голландии, разумеется! — сердясь на мою непонятливость, пояснил Игорь, поднося руку к своей бычьей шее.
Ему, по всей видимости, не понравилось, что я не сразу оценил тонкую подоплеку его предложения.
— Нам хочется смыться отсюда, — задыхаясь, продолжал он. — Здесь лишь у крыс есть будущее.
Как бывший педагог, он имел это в виду как в философском, так и в биологическом смысле.
— Знаете ли вы, как долго нам пришлось откладывать на этот ужин?
Он бросил взгляд на Соню, которая, тупо уставившись в одну точку, прижимала к своему плоскому животу рюмку водки.
— Иначе зачем бы мы стали обращаться в «Петербургские сновидения»? Эти мошенники требуют лишь в качестве вступительного взноса двести долларов. Целое состояние!
Игорь выдержал паузу, но затем, вновь сложив губы в куриную гузку, возобновил свою возбужденную речь:
— Впрочем, герр Либман, возможно, вы захотите вперед попробовать Соню, мою удивительную супругу?
— Ч-ччто… По-ппробовать…?
— Но мы же современные люди, — вдруг заговорила Соня медоточивым голоском. — Оттого мы и хотим перебраться на свободный Запад. Игоря это ужасно возбуждает.
— Лапочка… — умилился Игорь.
— …Игоря ужасно возбуждает, когда я занимаюсь этим в его присутствии. Прошлым летом, на даче у одного приятеля, горшечника из Тулы, мы всю ночь… вместе с друзьями — здоровыми людьми без предрассудков…
Но дальнейшего рассказа я уже не услышал — я поплыл, как весенний листок по течению реки, одетой густым туманом…
В эту минуту, уважаемые потомки Эразма Роттердамского, в дверь нашего купе громко постучали. Жан-Люк подскочил, как ужаленный, но все же оставался на месте до тех пор, пока дверь не отъехала на шарнирах в сторону. На нас уставились яблочно-румяные лица двух военных. Форма на обоих промокла до нитки; на боку у каждого возле белой глянцевитой портупеи болтался автомат Калашникова.
