Я попросил его принести мне еще один стакан воды, и, утоляя жажду, думал: «Спасибо, доктор, сегодня у воды на редкость приятный вкус». Финкельштейн уже совсем собрался уйти, как вдруг хлопнул себя ладонью по лбу.
— Какой же я идиот! — вскричал он и нырнул в свою сумку, бормоча, что у него для меня с собой есть что-то важное.
Оказалось, что это письмо из консульства. В углу мраморно-белого конверта неярко пропечатался герб с голландским львом. Голландский лев. Лично для Либмана!
— Вскрыть для вас конверт?
— Нет, Финкельштейн, — ответил я, нервно вспарывая ногтями бумагу, — с этим я справлюсь сам.
Я включил ночник у себя над головой и начал читать:
Санкт-Петербург, хх октября 1998 года
Уважаемый господин Либманн,
В каждой избушке свои погремушки. У моей милой cупруги в прошлом году на рождество вдруг начались сильные рези в животе, и что же оказалось? Острый аппендицит! Пришлось отказаться от запланированного нами отдыха на горнолыжном курорте в Шамони. Ужасно, ужасно, но такова жизнь.
Связавшись с Гаагой, я догадался, что с вами произошло. Тоже ужасно. Вы устали и приехали сюда, чтобы переключиться и культурно расслабиться. Но всему приходит конец. Врачи из Бад-Отеля (там у вас, мне рассказали, чудесный вид на наше родное Северное море) ждут не дождутся, когда вы вернетесь под их крыло. Что за прелесть, жить в двух шагах от моря! Похоже, вас искали целый месяц.
Я заказал для вас на ближайшую субботу билет на самолет в Амстердам, вы летите нашей национальной авиакомпанией. Вы будете окружены заботой. Завтра, когда вы оправитесь, я позвоню вам в гостиницу. Мы обсудим некоторые детали. Но пока я заранее желаю вам приятного полета. И всего наилучшего!
С глубоким уважением,
Д-р права Леопард X. И. К. Л. Дефламинк.
Я скомкал письмо и зашвырнул его в ту сторону, в которой находилась ванная. «Наше родное Северное море». Тоже мне, лжепатриот.
— Хорошие новости? — поинтересовался Финкельштейн. — Что пишут с фронта?
— Они считают меня сумасшедшим.
Слабая боль пронзила мне диафрагму.
— Скажи честно, — обратился я к Финкельштейну, — ты ведь врач. Клятва Гиппократа не позволяет докторам лгать. Скажи: этот пациент-иностранец «verruckt oder nicht»?![18]
Финкельштейн с сомнением пошевелил своими обветренными губами; он собирался уже что-то ответить, как вдруг оглушительно зазвонил телефон, стоявший на письменном столе.
— Подождите, — бросил Финкельштейн и рысью кинулся снимать трубку. — Сейчас поднесу вам аппарат. Лежите, батенька. Видите, какой длинный шнур? Как раз хватило…
