- Да, - сказал Фарнбах. - Моя фамилия Буш. Вильгельм Буш. Я коммивояжер. Надеюсь, это не вызывает у вас беспокойства, инспектор?
- О нет, отнюдь, - они миновали каменную арку. - Можете не волноваться. Наше общение носит совершенно неофициальный характер.
Они повернули направо и бок о бок двинулись по выщербленной кладке дороги. Улыбнувшись Фарнбах сказал:
- Даже совершенно невинный человек испытывает какое-то смущение, когда его хлопает по плечу инспектор-детектив.
- Наверно, так и есть, - согласился Лофквист. - Прошу прощения, если я обеспокоил вас. Просто мне приходится присматриваться ко всем иностранцам. К немцам в особенности. И встречаясь с ними... я получаю удовольствие от разговора. Что вы продаете, герр Буш?
- Шахтное оборудование.
- Вот как?
- Я представляю в Швеции фирму «Оренштейн и Копель» из Любека.
- Не могу утверждать, что слышал о ней.
- Она достаточно известна в своей области деятельности, - поведал Фарнбах. - Я работаю на них вот уже четырнадцать лет. - Он глянул на детектива, что шел слева от него. Чуть вздернутый кончик носа и четкая линия подбородка напомнили ему о капитане, под командой которого он когда-то служил в СС: тот тоже начинал допросы с небрежных безобидных слов, что, мол, не стоит беспокоиться; совершенно неофициально. Потом уже шли обвинения, настойчивые вопросы, пытки.
- Оттуда вы и приехали? - спросил Лофквист. - Из Любека?
- Нет. По сути, я родом из Дортмундта и живу сейчас в Рейнфельде, который рядом с Любеком. То есть, когда я не в Швеции, так точнее. У меня квартира в Стокгольме.
Как много, подумал Фарнбах, известно этому сукину сыну и, ради Бога, что он вынюхивает? Неужели вся операция провалилась? Неужели Гессен, Клейст и все прочие сейчас находятся в таком же положении или же только ему не повезло?
- Повернем здесь, - показывая на лесную тропинку справа от них, сказал детектив. - Она ведет к самому лучшему пункту обзора.
В сгущающейся тьме они двинулись по склону холма по узкой тропке. Фарнбах расстегнул верхнюю пуговицу пальто, чтобы мгновенно выхватить револьвер, если дела пойдут хуже некуда.
- Я сам некоторое время провел в Германии, - сказал Лофквист. - Плыл на пароходе в Любек.
Он перешел на немецкий; говорил он на нем безукоризненно. Сбитый с толку Фарнбах подумал, что, может быть, в самом деле нет оснований для тревоги; почему бы не допустить, что Ларс Леннарт Лофквист всего лишь решил попрактиковаться в немецком? Но вряд ли стоило на это рассчитывать. Он сказал:
