Борис Парамонов на радио "Свобода" 2012 (январь) - 2013 (май) | страница 78




«Гадюка» имела сенсационный успех у советского читателя, над героиней повести устраивали общественные суды, была тогда такая мода: осудить или оправдать героиню? Думаю, что в основном оправдывали. Нэп нэпом, но навыки революционного правосудия оставались в силе.


«Голубые города» в этом же духе, и даже, так сказать, драстичнее. Герой, которому в горячке и чаду гражданской войны всё мерещились какие-то голубые города коммунистического светлого будущего, после войны попадает в уездное захолустье, продолжающее жить по старинке, по-обывательски. Тогда герой поджигает город. Помню, когда читал, опять же школьником еще, то весьма негодовал на этого идеалиста: очень уж завлекательно была описана тогдашняя жизнь, все жили в собственных домах и по вечерам лежали в своих садах под яблонями. Чего еще этой суке надо?

Иван Толстой: А «Ибикус» был в том запомнившемся Вам собрании?

Борис Парамонов: Нет, не было, его прочел позднее, но тоже еще школьником. И надолго – навсегда – попал под обаяние этой вещи. Некоторые считают, что это вообще лучшее сочинение Алексея Толстого. В Дневниках Чуковского записан один разговор с Тыняновым, который говорил, что Толстой лучше всего пишет, когда не старается, а как Бог на душу положит. Поэтому «Ибикус» хорош, а «Хождение по мукам» никуда не годится. Повторяю, это Тынянов говорил, вообще не любивший Алексея Толстого. Но, действительно, «Ибикус» и вне всяких сравнений хорош. Это старый добрый сочный Алексей Толстой. Там есть куски, которые хочется на память выучить, как стихи. Например, такой кусок (мелкий служащий Невзоров пристрастился читать в газетах светскую хронику):

Бывало, купит "Петербургскую  газету"  и  прочтет  от  доски  до  доски описание балов, раутов и благотворительных базаров. "У графа такого-то  на чашке чая парми присутствующих: княгиня Белосельская-Белозерская,  графиня Бобринская,  князь  и  княгиня   Лобановы-Ростовские,   светлейший   князь Салтыков, князь Юсупов, граф Сумароков-Эльстон..."


   Графини  представлялись  ему  с  черными  бровями,  среднего  роста,  в кружевных платьях. Княгини  -  длинные,  блондинки,  в  платьях  электрик. Баронессы рыжеватые и в теле. Граф - непременно с орлиными глазами.  Князь - помягче, с бородкой. Светлейшие - как бы мало доступные созерцанию.

 Мне тут особенно нравится эта чашка чая «парми». «Парми» по-французски – это «среди», «между». А получается, что так вообще этот журфикс называется – чашка чая «парми», самостоятельное понятие, вроде файф-о-клока. Который, кстати, тоже в этом описании присутствует в незабываемой фразе: «Происходил файф-о-клок».