Вот уже они уходят, сейчас они уйдут, — говорил себе Тынов, но никак не мог заставить себя это понять. С ним это теперь случалось: он как-то тупо, тускло, будто сквозь пленку, слышал и видел все происходящее вокруг него или с ним самим. И только потом, оставшись в одиночестве, без помех все заново видел во всей яркости, в полный голос, со всеми подробностями, каких он даже вроде и не заметил сперва. Так он и теперь шел и все еще не мог как следует поверить, что она приехала, была тут, и вот уходит, и больше ее не будет никогда.
— С ним какая-то нелепая история была, с вашим Палагаем? Правда?..
— Да, — сказал он, думая о том, что вот кончается уже ельник и скоро надо спускаться в папоротниковую низину.
— Это правда, что он попал в историю?.. что-то дикое?.. Он но совсем нормальный был, ваш этот Палагай?
Они выбрались из-под деревьев на открытое место, тут показалось совсем светло от звезд.
— Вот и лоскутик на сучке, тут надо было сворачивать и на тропинку выходить. Видите?
— Да-а, а он нас потащил напрямик куда-то. Тут папоротники внизу. Как озеро.
Они стали спускаться.
— Будто бы он притащил овцу в кабинет председателя и взвалил прямо ему на письменный стол.
— Ну нет, — сказал он нехотя. — Это уж придумывают. Но овцу на заседание он принес. Положил на пол у печки, верно.
— Зачем он это сделал?
— Разве всё делают зачем?.. Надо бы спросить: почему?
— Да, почему?
Они шли в шуршащих сплошных папоротниках, как вброд перебираясь с берега на берег по пояс в воде.
— Да так было. Он поехал в совхоз. Был сигнал: дохнут от голода овцы. Кушать им, знаете, нечего, забыли завезти корма, да тут еще праздник! А овцы ничего этого не понимают, продолжают свое дело, жмутся, трясутся и дохнут. Палагай на них смотрел-смотрел, пока в нем что-то не спуталось или не затмилось, тогда он действительно одну овцу схватил, втащил в машину и действительно — прямо ее в кабинет, где шло заседание. И так объяснил, что «обсуждать данный вопрос она не помешает, но при этом все-таки полезно наблюдать, как именно живая овца мучается перед тем, как подохнуть от голода, голая на морозе».
— Действительно ужасно, но чего же он добился?
— Да разве всегда чего-нибудь добиваются?.. Он не добивался. Просто в нем, очевидно, что-то творилось неблагополучное, что ли, что у благополучных людей оставило очень невыгодное впечатление. Трудно, знаете ли, уловить, что за работа там идет в человеке, то есть внутри… Может быть, например, он слышал то, чего другие не слышали. Это очень просто…
