Вито прикрепляет находки к панели. Осколки прервавшегося бегства.
Он сам не знает, зачем делает это. Он ищет место. Он хочет что-то задержать, закрепить. Жизни, не пришедшие в пункт назначения.
Вито вспоминает глаза своей матери: обратившись лицом к морю, она смотрела на конец нити, вылезшей из шарфа, которым она обматывала шею. После возвращения из Триполи ей хотелось радоваться, и только. Она все время что-то готовила — пирог с фигами, пасту в духовке, — ставила в вазы цветущий дрок. Ей хотелось оставить сыну воспоминания, ощущение дома за спиной, куда можно вернуться с закрытыми глазами — просто чтобы вздохнуть свободно.
* * *
Входит Анджелина и спрашивает, почему он не явился к обеду. Она оглядывает громадную композицию из предметов, выброшенных морем: приколоченные деревяшки, приклеенные джинсы.
Она оглядывает этот замерший взрыв.
— Ты собираешься стать художником?
Вито пожимает плечами. Руки его черны, волосы испачканы клеем. Он прислоняется к стене рядом с ящиками, где лежат пустые бутылки, трет глаза тыльной стороной руки, пинает пыль.
Он не дает матери подойти ближе, удерживая ее на расстоянии в полутьме сарая. Он разговаривает сам с собой.
— Я остановил кораблекрушение.
Вито собрал память. О синей канистре, о ботинке.
Кому-нибудь однажды все это потребуется. Однажды чернокожий итальянец захочет оглянуться на море своих предков и найти там что-нибудь. След плавания. Это как висячий мост.
Анджелина не может повернуться, чтобы поглядеть на сына. Ей стыдно — будто она подсмотрела, как тот занимается любовью.
Она подходит к большой синей панели.
Дотрагивается до этих жалких предметов, морских реликвий. Насквозь просоленных. Это вещественное кораблекрушение внутри сарая впечатляет. Оно — как нетронутый археологический памятник, как спасенный мир.
Анджелина смотрит на море своего сына. На то, что он взял на берегу, взял у истории. На полость внутри мирового прибоя.
Она смотрит на кожаный мешочек, прибитый в самом центре.
Ей известно, что это амулет, приносящий удачу. Сахарские матери делают их ночью, при свете звезд, и надевают на шею своим детям, чтобы отвести дурной глаз смерти.
Она трется о мешочек носом, точно животное, и слышит шум моря, так похожий на шум крови.
