пока несчастные не сходили с ума. Пьяные бойцы милиции насиловали студенток, в карманах форменных курток у них всегда имелись «виагра» и презервативы.
Анджелина встала и ненадолго отлучилась.
Когда она вернулась, черты лица ее были искажены, словно она с кем-то боролась и тот оставил на ней отметины.
Вито вспомнил о той записке, оставленной на кухне: Пробить эмоциональную стену.
Что там, за стеной?
Фарид сворачивается клубком, прижавшись к матери. Он больше не жалуется, организм его обезвожен. По ногам и рукам бегут мурашки, раньше Фарид смеялся от этого, но теперь мурашки забрались внутрь. Может, это и значит — оказаться в лапах истории?
Джамиля чувствует, как ее сын становится невесомым. Сперва она говорила ему: Спи, теперь старается сделать так, чтобы он не заснул. Она рассказывает ему про мальчика, который вырастет и станет большим. Это выдумка, как и все такие рассказы.
Вода закончилась уже давно.
Губы мальчика высохли и потрескались, как доски баржи. Джамиля смотрит на его рот — темную, безводную щель, — склоняется к сыну и вливает ему в рот немного своей слюны. Море превратилось в шахту, сомкнувшуюся у них над головой, в обитель дьявола. Поверхность его глубин солона. Джамилю охватили страх и отчаяние. Отныне она ждет лишь, когда свершится их судьба. Последний из ликов истории. Джамиля вглядывается в этот лик: ввалившиеся щеки среди соленых брызг, там, где нет уже никакого горизонта. Только море. Спасительное море, ставшее мокрым огненным кольцом. Черным сердцем.
Она приберегла деньги для поездки: динары Омара, евро и доллары дедушки Мусы, рваные, пропитанные потом. Вместе с остальными она отдала сбережения за плавание на барже, которой никто не управляет. Только пластиковый глазок бутылки и канистры с соляркой, почти пустые. Никто не знает моря, лишь немногие смогут удержаться на его поверхности. Они — дети пустыни.
* * *
Парень из Сомали бредит. У него кожная болезнь: кровавые гнойники, которые он постоянно расчесывает. Его бьет лихорадка, он извивается, будто одержим злым духом. Он совсем раздет, и дико видеть голого парня, пытающегося перебраться через других пассажиров. Те устали от больного и с удовольствием вышвырнули бы его с баржи. Слышны громкие разговоры о том, что все сомалийцы — пираты.
Сомалиец сплевывает за борт и вопит, что в его болезни виноваты море, белая дрянь в водах близ Могадишо, баки с отходами в трюмах затонувших судов из богатых стран. Он размахивает руками так, будто в них мачете. Раньше он делал древесный уголь: рубил деревья, складывал их в яму, засыпал ее песком. Парень смеется, говорит, что все погибнет, что для животных не останется ни деревьев, ни пастбищ. Виноват уголь. Никто не думает о будущем, все заботятся лишь о том, как прожить сейчас. Пусть даже ценой уничтожения родной земли. Бедняки не могут думать о будущем. Парень смеется, говорит, что они страшно торопятся продать свой древесный уголь, суют его в мешки еще тлеющим, и оттого на кораблях иногда случаются пожары. Он воет, скребет свое тело, катается по палубе, как раскаленный уголь. Затем поднимает ракетницу и выпускает последнюю ракету. Та улетает — на этот раз в небо, невероятно высоко, по идеальной дуге из цветных искр.
