Теперь на узкий дощатый помост один за другим вывели двоих парней, тоже в масках, сделали им знак, и они стали раздеваться… Один оказался лет восемнадцати, соломенная шевелюра, ни волоска на всем теле; он озяб и стал ежиться, одну ладонь сунул меж колен, другой поправил маску. Напротив него с достоинством уселся еще один голый, ладно скроенный, гладко выбритый в причинном месте, фигурой своей показавшийся мне знакомым. Один из фрачных стариков вынул из поднесенного ему футляра револьвер и, показав его на вытянутых руках всем присутствующим, навернул на ствол взятый из того же футляра глушитель. Женщина в покрывале снова зажужжала, и перед ней учтиво склонился этот высокий старик, облик которого я мгновениями раньше тоже распознал, несмотря на маску, – по высокому лбу и манере держать на отлете руки.
Женщина что-то поискала в своих одеждах и сунула вперед руку, к которой склонился, сложив ладони, обтянутые белыми перчатками, Роман Николаевич. Он представил на всеобщее обозрение кусочек серебристого металла и, торжественно зарядив им револьвер, крутанул барабан. После чего шагнул в сторону и поднял вверх руки.
По этому знаку все эти фрачные старички кое-как опустились на колени и тоже подняли вверх руки, будто сдаваясь в плен.
Роман Николаевич громким речитативом торжественно произнес:
…эт иам пер моэниа клариор игнис
аудитур, пропиуск аэстус инцедиа волвит
О, Вентура! О, Нецесситас! нэ спернатис, диви,
акципитэ, гостиам мактатам, мизереамини аткве
квискатис.
Остальные повторяли за Барином каждую строчку. Вера прижалась ко мне еще сильнее. Покусывая губу, с расширившимися от восторга зрачками, она смотрела вниз… Мы припали к краю обрыва, потеснив перепорхнувших голубей, начиная понемногу сознавать, что внизу происходит нечто, не предназначающееся ни для чьих глаз, по крайней мере для глаз живых.
Мы утратили чувство времени и очнулись, только когда всё было кончено… А в промежутке поместилось то, что вспоминается трассирующим пунктиром – подобно тому, как невозможно ясно запомнить все мысли, что пришли тебе в голову во время падения с высотного здания… Главная роль снова перешла к тетке в накидке, которая после латинского заклинания пришла в неистовство, начала приплясывать и покачиваться вокруг некоего центра, будто ограниченная невидимой привязью. При этом она выпевала, срываясь на хрипотцу, звуки, напоминающие клекот. Сквозь них время от времени прорывалась ясная фраза, одной из первых была: «Море, шторм, белые волны, далеко-далеко, до горизонта… На берегу дом, живут там военные, с женщинами, детьми. Ночью взрыв, дом переламывается пополам, большая могила…»
