Хранить их было негде, списать нельзя. Решили избавиться от балласта, направляя эту макулатуру в госучреждения – в психиатрические лечебницы и тюрьмы. Эти отборочные и экспедиционные функции и были поручены мне. Я оставил Павла на хозяйстве в ларьке, а сам снял ангар в Долгопрудном, на складской территории машиностроительного завода; в том ангаре когда-то в 1930-х годах строили дирижабли. Сюда я отогнал фуры с книжками, нанял младшекурсников, которые за сутки опорожнили груз, накормил и напоил водителей и расплатился с ними.
Итак, я остался один на один с горою книг, насыпанных промеж дюралевых реберных дуг, рассекающих объем ангара каркасным остовом дирижабля, который, вероятно, когда-то штурмовал арктические поля. Для начала сложил из книг кровать и стол. Начал сортировать, ибо у меня был наказ от Барина отобрать что-нибудь для букинистического магазина.
Постепенно меня поглотила вся эта поверженная масса печатного советского мифа. Семидесятипятитомный перевод речей Ким Ир Сена, позабытые и несостоявшиеся репутации, бури номенклатурных усилий бумагомарателей всех мастей завалили меня с головой. Для букиниста не набиралось ничего. Избыток стотысячных тиражей мучил мое сознание. В ангаре ночевать было холодно, к тому же крысы стали осваивать бумажную гору, – и общее зрелище столетней тщеты, интеллектуального и душевого провала эпохи, воплощенного в гигантской пирамиде макулатуры, измучило меня… Советская литература, убившая великую русскую и вместе с ней человека как такового. Пустые, выморочные усилия, симуляция интеллектуальной и душевной деятельности, отраженная на этих страницах, мучили адскими видениями. Апокалипсис советского двадцатого века несгораемо пылал столбом, подпиравшим кровлю ангара. Лишь «Военные повести» Бакланова, каким-то образом затесавшиеся в эту гору пустоты, представляли собой настоящую словесную реальность. Особенный ужас источали залежи переведенной на русский так называемой литературы народов СССР. Душевное насилие, выданное в мир ради дач, машин, путевок и пайков, вызывало рвоту.
Пора было избавляться от этой пучины. Нужны были транспорт, помощник и список адресов, где можно было бы получить акт приема груза. Как раз вовремя сгорел наш ларек. Калина снова не сообщил, что у него проблемы, и бауманцы-беспредельщики подожгли киоск вместе с Пашкой. Тот спал, чуть не угорел, поджигатели его сами вытащили, с опаленными ресницами и шевелюрой; от него еще несколько дней несло дымом, как от копченого леща.
