— Скажи, погодка! — вздохнул Матвей, замедляя шаг. — Чего торопишься? Давай помалу. Я сегодня шестнадцать часов в помещении. Башка разламывается.
Войко не очень верил, чтобы у Головатого разламывалась башка, но пошел медленнее. Матвея он уважал, хотя втайне завидовал его авторитету, гибкому уму, закалке. Матвей мог не спать сутками, и ничего, держался, даже шутил, а он после одной бессонной ночи валился, как прибитая муха.
— В такую погодку, Сашок, я бы до самой матушки-Москвы — пешочком. Чуешь, морозец?
Головатый всех называл уменьшительными именами: Сашок, Бориска, Аркаш. Войко предпочитал, чтобы его называли Александром, терпел «Сашу», оставался глухим, заслышав «Саня». Если же кто позволял вольное «Сашка», он сухо обрывал: «Сашка на базаре папиросами торгует».
Сегодня он опять сорвался. И хоть бы из-за кого стоящего, так из-за девчонки. С Золотовым выдержал, а с нею… У, белобрысая! Ничего, поелозит ночь на жестких нарах, подышит запахами КПЗ, научится отличать работника уголовного розыска от простого смертного. Одно дрянно: дернула его нечистая разораться. Кто ж к нему в это время мог заглянуть?
— О чем молчишь, Сашок?
— Да так.
— Сегодня письмо пришло от Веры. Представляешь, всю сессию на «отлично». Даже боязно на такой жениться. — Матвей рассмеялся, а Саша недовольно засопел. До сих пор он не мог привыкнуть к тому, что Головатый так запросто говорит с ним о Вере Ступак, бывшей их сотруднице, теперь студентке юрфака Московского университета, с которой Войко прежде встречался. Неужели Головатый думает, что ему безразлично? Тогда между ними состоялся короткий мужской разговор. «Любовь, Сашок, — сказал Матвей, — дело известное: выросла, захватила, и нет тебя. Ни я, ни Вера не виноваты. А дружбе нашей от того не умереть». Дружба действительно не умерла, но Александр не понимал Матвеевой глухости.
— Она довольна? — насилуя себя, задал он первый пришедший в голову вопрос.
— Учебой? Мать честная!
Матвей принялся было рассказывать, что ему пишет Вера, но Александр оборвал его:
— За малым не забыл. Мне к отцу зайти, на дежурство.
Он кивнул Головатому.
— Наше вам с кисточкой!
Перенесенное волнение не прошло даром. Бабушка слегла. Ни микстура, ни порошки не помогали. У Дины валились из рук учебники, она не находила себе места. «Вот что я наделала, вот что наделала!» — мучилась она.
Рынок, магазины, уборка — все было на ней. Она и нынче поднялась чуть свет, купила мяса, картошки, круп. Корзина оттягивала руки, но нельзя было позволить себе остановиться передохнуть: ждало неоконченное сочинение по литературе, задачи по геометрии.
