Я за этими разговорами поглядел сетевой “Русский лес” - и сразу же увидел, как его нужно понимать. Это самый, пожалуй, интересный пример корневой связи социалистического реализма со сказкой. Об этой связи как конституирующей основе соцреализма написала основополагающую работу Катерина Кларк. Абрам Терц в знаменитой статье “Что такое социалистический реализм” вспомнил “Русский лес”, но его сказочных корней не коснулся. Я сейчас нашел в интернете статью критика Владимира Турбина, об этом сказавшего в связи с Марком Щегловым – оттепельным, рано умершим критиком, статья которого о “Русском лесе”, резко его не приявшая, в свое время была сенсацией. Турбин пишет (текст 1988 года):
Диктор: “Русский лес” Леонова в статье Щеглова выглядит проще, нежели в литературной реальности. Он сложнее и, я бы сказал, изощреннее. Не могу, например, не увидеть в романе Леонова явных отзвуков сказки, и коренной, народной, и сказки литературной. В романе видишь Красную Шапочку и Серого Волка, в лесу затаившегося, но лес же и истребляющего, причем Волк, как ему и положено, и притворно, приторно пристоен бывает, и ласков, хрипловато медоточив”.
Борис Парамонов: Но Владимир Турбин – сам человек оттепельный, то есть из той эпохи, когда в издательствах еще знали слова “сиена” и “фиск”. А ныне о нем, о Леонове пишущие, тоже в этой сиене, похоже, не слишком разбираются. Приведу примеры. Очень активно пропагандировать Леонова начал Дмитрий Быков, за что честь ему и хвала. Он пишет в статье о Леонове (журнал “Русская жизнь” - увы, скончавшийся):
Диктор: “Леонов сегодня значим, как никогда. Он понял больше остальных — и сумел, пусть впроброс, пусть полунамеками, это высказать; мы к его свидетельству подбираемся только сейчас. Обидно будет, если гений окажется погребен под общей плитой с надписью “невостребованное”.
Борис Парамонов: Тут важно, что произнесено слово “гений”. Увлеченность Быкова видна уже на этом примере. Гениальным в “Пирамиде” он назвал видение Леоновым человеческого будущего в селекции второго сорта “человечины” (леоновское слово) и отсюда – скатывание к апокалиптической катастрофе. Человечина будущего не имеет, да и не надо жалеть о ней, о второсортной. Можно сказать, что философия “Пирамиды” фиксирована Быковым правильно, но дело в том, что это не Леонова философия, а Достоевского. Вся “Пирамида” - долгое подведение к Легенде о Великом Инквизиторе, где инквизитором выступает, натурально, Сталин. Но тут огромный роман и схлопнулся, как теперь говорят. Сталинский разговор в этой сцене настолько не дотягивает до огненных глаголов Великого Инквизитора, что начинает походить уже не на Достоевского, а на Олдоса Хаксли. Ну да, у Леонова еще апокалипсис, а не только резвящиеся сексуальные младенцы прекрасного нового мира, но и апокалипсис – из Достоевского: эпилог “Преступления и наказания”.
