— Может, ты меня осуждаешь, что я Гришке ночью поддал? Нет? Я на себя сержусь! Ведь это — рыбалка, ночевка на лугах — для нас было естественно. Что ты! Я год пропустил из-за этих лугов: «Бросить школу — и вольному воля — поревет и отступится мать…» А за Гришку испугался — не приучен. Я по две недели в шалаше один жил, а он пропадет. Случись чего — его больше жена не отпустит со мной, она и так меня к Чистополью ревнует. А что я без него?
Я спрашивал Толю о Петре, о Вите Колпащикове. Петро, узнал я, был знаменит еще тем, что отвадил от села приезжих с юга строителей.
— И хорошо, — заключил Толя. — Строили они быстро, рвали деньгу большую, а проходило пять-шесть лет — и их дома начинали трещать по всем швам.
Интересно, что Петро, мужик, живущий основательно, всегда с мясом, с техникой, собирался уезжать из села. Как и Витя Колпащиков, бывший заведующий клубом, изба которого была, по давнему выражению русскому, подбита ветром.
В селе была встреча с Петром. Он, не наладив связи, уезжал на луга, навербовав работников. Увезли уже вперед на «Беларуси» бочку пива. На том же тракторе была навешена роторная косилка.
— Погоду нельзя упустить, — говорил Петро, все уже зная про наш улов и ночлег.
— А связь?
— Война будет, так скажут. День ничего не решает, а сено уйдет.
— Телеграммы женам никак не можем дать.
— Поволнуются, так крепче любить будут, — отвечал Петро. — А накопят злости, дак приедете и обесточите. Так ведь? Дождут! Вы ведь не какой-нибудь цех ширнетреба, орлы! — И Петро умчался. И то сказать — у него были две коровы, телка, овцы.
Вернувшись домой, мы взялись за осуществление своей мечты — истопить баню. Но не сразу. Надо было сходить за хлебом, которого в селе из-за бездорожья не было три дня. Очередь двигалась медленно, но так спокойно, что стоять было не в тягость.
Вдруг Толя весь озарился и вывел меня на дорогу, а там повлек за собой к колокольне. «Да как это так, чтоб ты на ней не побывал!»
Колокольня была крепка и явно собиралась нас пережить, но лестницы внутри были расшатаны, а кое-где лишены ступеней. Поднимаясь впереди, Толя рассказал, что церковь разломали для кирпича. Рушить не давали, и что колокольня теперь передана лесничеству, как пожарная вышка.
Толя поднимался и читал:
Заметная на сотню верст, пожалуй,
Теперь уже безгласная, она,
Чтобы лесные упредить пожары
Лесничеству на службу отдана.
С нее мы даль оглядывали жадно.
И, не держась за узенький карниз,
Как ангелы, легко и безоглядно,
