Тибор слушал ее, затаив дыхание. Хаваш, Лиза, Габор еще не вернулись из города, связные тоже не появлялись, газеты не выходили со вчерашнего утра: рабочие типографий бастовали. Тибора не покидало гнетущее чувство, что он стоит в стороне от событий. Слова Йолан рассеяли это ощущение, он снова вместе со всеми. Как хорошо, что она пришла! И все-таки он сказал:
— Милая, тебе необходимо уйти отсюда. Не медля ни минуты!
— Почему?
Он запнулся.
— …Мне нужно поработать.
— Но до сих пор я никогда не мешала тебе, — возразила Йолан.
А он уже раскаивался: «Зачем солгал? Лучше сказать начистоту: в эти решающие часы оставаться здесь опасно. Но как скажешь? Она опять будет волноваться за мою жизнь».
Тибор ощутил горечь во рту.
— Сядь на минутку, — ласково сказал он. — Пойми, тебе нельзя оставаться здесь, нельзя приходить завтра, послезавтра, словом, до тех пор, пока мы не победим… Ты помнишь, что случилось с Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург?
Сказал и почувствовал острую боль. Либкнехт как живой предстал перед ним. Поблескивают стеклышки пенсне, серебрятся на висках волосы. Умное, доброе лицо. Последний раз они встретились под Берлином в загородном ресторанчике. Кивнув на шуточный плакат «Заплати по счету!», Либкнехт сказал, улыбаясь: «Полицейский думает о счете, который приносит официант. А я уверен: все будет так, как мы понимаем!»…
Вместе с ними за столиком сидела Роза Люксембург, она негромко добавила: «Пришло время заплатить по счету, который предъявляют рабочие и трудящиеся всего мира. И мы заставим заплатить!..» Но вышло иначе: правые социал-демократы сговорились с реакционными офицерами и учинили зверскую расправу над Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург.
И сейчас, вглядываясь в обеспокоенное лицо Йолан, Тибор чувствовал, как страх за нее закрадывается в его сердце.
— Я давно подозреваю, — сказал он, — что они выследили меня. И сейчас, когда мы объявили открытую войну правительству, можно всего ожидать. Винце Надь не станет арестовывать меня, но кто поручится, что, следуя примеру Носке, он не выдаст меня на расправу офицерам.
И увидев, как разом побледнела Йолан, он добавил:
— Это жестоко с моей стороны так говорить. Но ты должна понять — я революционер, а стало быть, могу в любой момент погибнуть.
— Спасибо за то, что ты сказал мне правду, — твердо сказала Йолан, вставая и пересаживаясь к столу. Сжав в руке увесистое пресс-папье, она продолжала: — Я коммунистка, и никогда ни от чего не стану тебя удерживать.
